“Животные 3”

А еще через недельку мне позвонил тот парень, на чьем дне рождения они гуляли.
— Новость скажу — ****ешься.
— Какую? — после таких слов у меня всегда возникала прохлада, как будто внутри меня кто-то разжевал упаковку Орбита «Зимняя свежесть».
— Гаврила в реанимации. Сегодня утром Оксана облила его серной кислотой. А перед этим дважды в него стреляла. Один раз мимо, а вторая пуля в двух сантиметрах от сердца прошла. Подробностей пока не знаю, но вроде жить будет.

Сказать, что я охуел — было бы мягко. Я просто о****енел. Как в трансе прыгнул в машину и поехал в областную больницу.
Вы бывали когда-нибудь в реанимации? Поверьте, это уникальное место. Попадая туда, начинаешь испытывать диаметрально-противоположные чувства. Если повезло, и ты способен хоть что-нибудь чувствовать. Слава Богу, мне повезло, я был там в качестве посетителя. С одной стороны испытываешь чувство ужаса от ощущения встречи с мес­том, которое для многих является стартовой площадкой для путешествия в вечность. С другой стороны испытыва­ешь дикую, почти животную радость, оттого что сегодня ты всего лишь посетитель и твоя очередь еще не пришла. Эта радость усиливается, если ты проведываешь не самых близких людей. Я впервые увидел Гаврилку таким беспо­мощным. Нижняя часть лица была изуродована, казалось, ему пытались разрезать рот до ушей, а потом заклеить его клеем «Момент». Он был одет в белый халат, напоминаю­щий детскую распашонку. Когда я зашел, он не смог даже улыбнуться.
— Привет, Жорик, — он изо всех сил старался держаться, но получалось у него это плоховато. — Видишь, что эта сука со мной сделала.
— Санек, братан, — слова застревали у меня в глотке.
— Пидарша, убить меня хотела.
Меня удивило то, что он был в абсолютном сознании.
— Прикинь, заехал на обед, пошел руки помыть. Выхожу из ванной, а она на пороге, ТТ в руках, где взяла — *** ее знает. Глаза безумные, но руки не дрожат. «На колени», — говорит. Я ей, мол, ты охуела, а она мне целится в сердце и стреляет. Первый раз мимо, а вторая пуля подмышкой за­стряла. Хорошо, что у меня сала до хуя. А потом берет отку­да-то склянку и выливает что-то мне в лицо. Братан, пекло так, как будто живьем кожу снимают. Я к умывальнику, а она остаток склянки мне на спину.
— Санек… Она что, ебнулась?… С ума что ли сошла, — я понимал, что никакие слова тут неуместны.
— Какой с ума сошла?! — он заорал так, что дежурная медсестра с охранником заглянули в палату. — Эта тварь меня убить хотела. Витя, — охранник снова возник на поро­ге, — расстегни мне эту ****ь.
— Александр Николаевич, — Витек явно был растерян, — врач запретил халат снимать.
— Да мне по *** врач, — глаза Гаврилки готовы были вы­прыгнуть наружу. — Расстегни, и покажи ему.
Когда Витек развязал халат, потолок начал медленно вращаться у меня над головой. Я был близок к обмороку. Спины просто не было. Была одна большая кровавая рана.
— Ну как?! — голый Гаврила, лежащий на животе, месиво у него на спине, солнечный день и поющие птички за окном создавали ощущение параллельной реальности. — Хорошо я выгляжу?
— Я в шоке, — я и вправду был в шоке, — нет слов. Слов действительно не было.
— Я еще, дурак, водой пытался смыть. Этим только эф­фект усилил. Одежду кислотой разъело. Я полуголый в машину прыгнул, и в больничку. По пути такие аварийные ситуации создавал, просто ****ец. Уже на пороге больницы сознание потерял.
— Ребятки, пора заканчивать, — в палату зашла медсест­ра. — Завтра приезжайте.
Беда, как известно, одна не приходит. Гаврилка был в больничке три месяца.
Он прошел через все круги ада. Спина постоянно воспа­лялась. Организм был не в силах справиться с таким обшир­ным нагноением, и Гавриле четыре раза под общим нарко­зом, в прямом смысле слова, сдирали со спины кожу, а точнее образовавшуюся корку. Он посадил печень, почки, и, естест­венно, приобрел целый ряд серьезных психологических про­блем. Бизнес в его отсутствие тоже дал серьезную трещину. Оксана, просидевшая неделю в КПЗ, и выпущенная оттуда ввиду отсутствия заявления, тоже не теряла времени даром. Найдя юриста, женщину-разведенку, с «паламатой» козла­ми-мужиками судьбой, она подала на развод и пыталась от­судить у Гаврилки львиную долю его акций. Получалось у нее это плоховато, но Санька это не радовало. Наоборот, он пребывал в постоянном состоянии бешенства. Я думаю, что это бешенство и помогло ему выкарабкаться из этой ситу­ации. Как говорил Терминатор: «Лучше злость, чем отчая­ние». Хотя Гаврилка чуть не заехал в забор. Выходя как-то утром из дома, Ксюша заметила на калитке странный пред­мет, в котором вызванные убоповцы признали пластиковую взрывчатку. Но грех на душу Санек не взял, он пошел дру­гим путем. Он перекрыл ей кислород везде, где это было воз­можно. Деньги давал только на дочку, ревностно наблюдая за тем, чтобы Оксана не смогла оттуда ничего выкроить для себя. Ей же давал только на самое необходимое, официально объявив, что прекратит все дотации в случае, если она заведет себе ебаря. Он старался создать вокруг нее психологический вакуум. А так как Саня был человек влиятельный, да и к тому же не бедный, у него это неплохо получалось. Постепенно, Оксана оказалась в полной изоляции. Она была лишена той привычной сытой жизни, которую вела последние пять лет. От нее отвернулись те псевдодрузья, которые боялись из-за дружбы с ней испортить деловые отношения с Гаврилой.
Дочку же он всячески баловал, не упуская возможности при каждом удобном случае настраивать ее против матери.
Прошло полтора года. Страсти понемногу улеглись. Гав­рила сделал несколько пластический операций, и почти вернул себе прежний внешний вид. Он вернулся к привыч­ному образу жизни, переебал оставшуюся половину горо­да, доказывая самому себе и всем окружающим, что шрамы только украшают мужчину. Он вернул себе утраченные по­зиции в бизнесе, а вместе с ними и былую самоуверенность. Нашел себе девочку, которая снисходительно относилась к его порочному образу жизни, и даже подумывал на ней же­ниться.