Сторож и хозяин

  • Сторож и хозяин | Иван Державин

    Иван Державин Сторож и хозяин

    Приобрести произведение напрямую у автора на Цифровой Витрине. Скачать бесплатно.

Электронная книга
  Аннотация     
 262
Добавить в Избранное


Повесть «Сторож и хозяин» является послесловием романа - хроники постсоветских времен «В круге втором». В ней в образе сторожа Василия Макаровича или Макарыча представлен автор хроники, которого постигла участь большинства стариков после распада СССР. Имея за плечами сорокалетний стаж беззаветного служения Родине на ответственных постах, он под конец жизни вынужден подрабатывать за крохи сторожем на фирме хозяина, отсидевшего около десяти лет в советской тюрьме за валютные махинации и принятого в распростертые объятия новой властью. Между сторожем и хозяином установились своеобразные отношения: оба прекрасно знают, что являются антиподами во всем, но заставляют себя мирно сосуществовать. Хозяин показывает Макарыча своим гостям как экспонат свергнутой эпохи, а тому опыт общения с новыми хозяевами жизни полезен для понимания сути происшедших в стране перемен и для творчества.

Доступно:
DOC
Вы приобретаете произведение напрямую у автора. Без наценок и комиссий магазина. Подробнее...
Инквизитор. Башмаки на флагах
150 ₽
Эн Ки. Инкубатор душ.
98 ₽
Новый вирус
490 ₽
Экзорцизм. Тактика боя.
89 ₽

Какие эмоции у вас вызвало это произведение?


Улыбка
0
Огорчение
0
Палец вверх
0
Палец вниз
0
Аплодирую
0
Рука лицо
0



Читать бесплатно «Сторож и хозяин» ознакомительный фрагмент книги


Сторож и хозяин


          Иван Державин

 

 

                                   

                                         

В круге втором

      

                   Роман - хроника постсоветских   времен

                          

                                                                                 Россия-Сука, ты за все ответишь.

                                                                                                               А. Синявский                                                                                                                                        

                                                                                      Эта страна должна испить всю

                                                                                   горькую  чашу до самого дна  

                                                                                                                         Е. Ясин  

                                                           

                                                                                                                                 


           Сторож и хозяин

       

                        Послесловие хроники   «В круге втором»

 

                                                                                       Кто живет без печали и гнева,                   

                                                                                      Тот не любит отчизны своей.

                                                                                                               Н.А. Некрасов.

                         

 

                                      Глава первая                               

                                                                                                              

Старики с черными сумками встречались Макарычу на каждом шагу.  Иногда он обменивался с ними взглядом, но редко, так как он и они обычно были погружены в себя.   В основном это были пожилые люди, нередко даже старше его. Каким-то чутьем он научился определять, кем они были  раньше, и в этом ему  помогали их сумки. У бывших интеллигентов они были похожими на его сумку с несколькими  карманами с молниями спереди и сзади, чтобы можно было положить не только   еду, но и  духовную пищу в виде  книги, журнала  и газеты. По качеству сумки и соответственно их дороговизне он судил о получаемой ее хозяином  зарплате, но  это необязательно, так как сумку могли подарить. Свою он, к примеру, нашел на помойке.  Она висела на  двери и показалась ему совсем  новой.  Он осмотрел ее  и увидел, что у нее была  сломана молния, починить которую для него не было проблемой.  Кстати, на помойке он не раз находил книги, которые когда-то так и не смог купить.  А сейчас их выбрасывают, как хлам, заменяя, видно,   порнофильмами.  Он брал книги с помоек, нисколько не стесняясь.   Взял и сумку, оказавшуюся дороже его, по оценке  жены, раза в четыре. Она тоже спокойно отнеслась насчет помойки. Такую сумку при их  нынешних доходах она  бы ему точно не купила. До этого у него была сумка тоже с молниями, которую  уже через год он начал чинить. Особенно часто рвались  места соединения ремня и ручки с сумкой. Эта же висела на металлических зацепках,  а толстая пластиковая ручка так и облегалась ладонью, к тому же вращалась.  Короче, недаром говорят,   чем мех  дороже, тем он лучше.

          

Этот  владелец черной сумки вдруг сам  с ним заговорил. Они оказались рядом перед светофором. Старик, на полголовы выше  Макарыча, коснулся его плеча локтем и, указав глазами  поочередно  на его и свою сумки, спросил, обнажив в улыбке две прорехи в верхних зубах:

 -    Махнем, не глядя? У меня там сегодня кусок торта.

 -   Нашел дурака. В моей пирожки с мясом, которыми жена меня не каждый  год  балует.

 -    Тогда, конечно. Ты чье богатство стережешь?

 -    Еврея одного.

 -     Не обижает? Сколько отваливает?

 -    Три  двести.

 Старик присвистнул:

 -   А говорят, евреи жадные. Четырнадцать тысяч – совсем неплохо. У меня в два раза меньше.

-    Какие четырнадцать? Три двести в месяц, не в  неделю.

-    В месяц? – возмутился старик. – Что это ты так низко себя ценишь? Кем ты был  в   той жизни?

В той жизни, повторил мысленно Макарыч. Точнее не скажешь.  Вся его жизнь поделилась на ту и эту, вернее, закончилась с приходом этой.

-    Пошли, зеленый, - подтолкнул его в спину, не дождавшись ответа, старик. – Я,  к  примеру, служил в военно-воздушных войсках.  Представляешь, как бы я жил с пенсией подполков…

Он вдруг ухватил Макарыча  за воротник куртки и отшвырнул назад.  Падая на кого-то, Макарыч услышал промчавшийся мимо вой сирены. Саму машину он не увидел, а успел заметить важно шедшую следом пузатую с молча мигавшим фонарем на  крыше.   

 Ему и женщине, которую он свалил, помогли подняться. Подполковник  бил рукой по карману сзади и гневно сокрушался:

 - Эх, нет пушки. Я бы их, гадов. – Он нацелил вслед машинам  палец.

Мужской голос предостерег:

-   Ты,  дед, с этим  поосторожнее. Один такой же храбрый наставил на них палец и  не досчитался последних зубов и нескольких ребер.  Они это не любят.

-  Они не это, а народ  не любят,  - поправила женщина, отряхивая себя, а заодно и  куртку Макарыча.

-   Не-е, эти выявляться не будут. Побоятся огласки. Говорят, тут поблизости  живет не то Грызлов, не то  Миронов.

-    Жириновский тут рядом. Это я точно знаю.

-    Ну, этот бы не побоялся. Ему огласка – слаще мёда.

           

Но тут на них стали наползать с двух сторон машины.  Подполковник сцепился  с предостерегшим его мужчиной, доказывая, что у него не дрогнула бы рука.  Макарыч не стал его дожидаться и, чтобы не опоздать на день рождения хозяина,  поспешил дальше,  думая о том, что сам вряд ли стал бы пускать в них пулю. Не дай бог, еще  попал бы в кого,  и пришлось бы  помирать   в тюрьме.  Галина это не перенесла бы. А уж если  стрелять в кого, то не в этих сошек, а  в предателя Горбачева и подонка Ельцина за то, что они сотворили с его великой страной. И хотя он,  дожив  до семидесяти семи, ни в кого даже  ни разу не целился,  этих двоих он бы  прикончил, не побоясь никаких тюрем, а посчитал бы за великую честь кончить за это свою жизнь  на нарах.

А  этим троим, упомянутым у светофора, если бы представился случай,  он   лишь высказал бы все, что думает о них и о  власти, которую они представляют. Он стал перечислять свои к ней претензии, но быстро прервал себя, так как решил, что говорить  с ними о ней было бы  пустой тратой времени – они же призваны   защищать ее  своими законами. Ну,  кто из них, к примеру,  согласился бы с его главным категорическим требованием пересмотра итогов бандитской приватизации?  Макарыч считал решение этого вопроса ключевым для дальнейшей судьбы России. Народ никогда не простит его ограбление и всегда будет ненавидеть всех богачей, а вместе с ними и охранявшую их власть.      

Обо всех политиках Макарыч судил по тому, как они относились к этому его требованию.   Он живо  представил, как эта троица набросилась бы не него:  «Опять  «Грабь награбленное?» Это уже проходили! Это дестабилизирует общество!» Они даже слушать не хотели его возражение, что речь идет не о грабеже награбленного, а о возврате народу подаренного ему богом природных богатств и построенных его потом и кровью фабрик и заводов. Тогда почему  эти трое так рьяно защищают своими законами  право  абрамовичат и дериспаскачат  владеть    богатством  своих отцов? 

  Вот тут  Макарыч, к слову, поинтересовался  бы у Миронова, куда он засунул свой социализм, который обещал начать строить в России, если его партия пройдет в Думу.  Она прошла, во многом благодаря тому, что народ поверил его обещаниям, как это сделал сам  Макарыч, а вместо социализма Миронов вместе с Грызловым, с которым на смерть грызся  во время  выборов, предложил избрать Президентом России самого, что ни на есть, прозападного либерала и   ярого апологета капитализма   Медведева.

До базара  с Грызловым и Жириновским  Макарыч не опустился бы, но,  если бы они  его довели,  обязательно припомнил  бы первому его ляп о том, что Госдума – не место для политических дискуссий, а второму –  как долго он крутил  всем яйца насчет папы-юриста,  все-таки оказавшегося, евреем, в чем, кстати,    никто не сомневался.     Представив, как завизжал бы, брызгая слюной,  Жириновский, Макарыч довольно ухмыльнулся. Но тут он вспомнил вопрос, кем  был  в той жизни,  и опять похмурел.

-   Человеком был,  -  проговорил он сердито вслух. Можно сказать, государственным.  А это…-  Он стыдливо умолк, увидев вынырнувшего из-за спины парня, который на него  удивленно обернулся.

А это, продолжил он  мысленно, имеет совсем другой оттенок предназначения человека на земле. Не то, что сейчас. В его время это имело большое значение. Он и государство тогда были одно целое, а вернее, он считал себя   важным органом    государства,  от которого зависело  благосостояние всей страны.  А от государства, в свою очередь, полностью зависели  жизнь и благополучие самого Макарыча. При родной советской власти он  в его годы,  если бы и работал, то по своей специальности, а если бы   находился  на пенсии, то по своей  доброй воле, чтобы, как тогда говорили,  заслуженно отдохнуть. Его тогдашних  ста тридцати двух пенсионных рублей и ста двадцати жены хватило бы им  не только на харчи,  но и на подарки внукам.  А сейчас, если бы не эти три двести, они  могли и не выжить.  Эх, выцарапать бы ему у еврея еще тысчонки две, а как? Тот  же за них удавится. А уйти от него Макарычу было некуда. Кто  его возьмет?  Как увидят его морщины и седые волосы, только что не говорят с усмешкой: «Ты  же,  дед, вот-вот рассыплешься».

 - Рассыплешься, - рассердился опять вслух Макарыч и настороженно скосил глаза в сторону. 

Пропустив  девушку  в обтянутых джинсах, он  задержал  взгляд на ее круглой попке и усмехнулся, довольный тем, что все еще поглядывал на тех, кто по красоте приближался к его Галине в молодости. А так как таких, чтобы были ей равны во всем, он не встречал,  то и не много  их у него  было после  женитьбы. И те в основном по пьянке.

 

Встретивший  Макарыча дневной охранник Витя предупредил, чтобы он не вздумал отказаться сесть за стол.

-   Наумыч в гневе страшен. Зачем тебе это?  Он там такой стол закатил. Тяпнешь грамм сто под икорку и потом смотри себе телевизор.

-    Сколько ему стукнуло?

-    Пятьдесят пять.

Макарыч пошел и не пожалел. Он увидел, как ведут себя   новые хозяева в новой для него жизни.

 Стол и в самом деле впечатлял. Длиной метров двадцать, он был плотно уставлен снедью, от которой Макарыч успел отвыкнуть.

  Все уже сидели на своих местах и ожидали, когда хозяин  закончит разговор по мобильному телефону и даст команду  приступать к празднеству. Макарычу досталось последнее место  рядом с Витей  и напротив уборщицы – узбечки  Шахи.

Наконец хозяин  закрыл крышку телефона и крикнул:

- Сторож пришел? Ага, вижу. Мы вас ждали, Василий Макарович. Дверь не забыли за собой закрыть?

Витя  ухватил  засопевшего  Макарыча за рукав и  крикнул:

-  Закрыли, Михаил Наумович! – А Макарычу  прошептал. – Не обращай внимания. Это ему надо показать власть над тобой.

Макарыч краем глаза увидел, как хозяин  что-то говорил сидевшим напротив,  указывая на него.  

-  Успокоился? – продолжал шептать Витя. – Накладывай еду, на вот тебе бутерброд с икрой.  Что будешь пить?

Макарыч указал на водку. Витя наполнил его рюмку, а Шаха подала  полную тарелку.

-    Ешь, это самый здесь  вкусный еда.

Он хотел налить ей вина, но она замахала головой.

-    Не, не, я не пью.

-    И ни разу не пробовала?

-    Ни разу.

 

А за столом уже начали восхвалять хозяина:   и какой  он умный и замечательный во всех отношениях как человек и как руководитель, лучше не придумать, и какой он добрый   и  чуткий к сотрудникам, и огромное ему спасибо за то, что он обеспечил столько людей работой,  и какой он бескорыстный и щедрый, подтверждением чего является этот стол. 

Выпив две  стопки и хорошо закусив, Макарыч  вернулся на свое рабочее место за столом сбоку от входной двери и напротив кабинета хозяина.

Шаха догнала его и прошептала:

-   Они врут про него. Он такой жадный. За каждую копейку  руки дрожат.

Он улыбнулся ей. В чем,   в чем, а в жадности  хозяину не откажешь.

Поэтому так удивил Макарыча  богатый стол. Видно, какой-то смысл  в этом был.    

              

Эту работу ему порекомендовал сосед.   Они знали друг друга со дня заселения   кооперативного дома в начале семидесятых.  У соседа долгое время был  желтый  «Москвич», который сменила синяя «Нива». Макарыча сосед наверняка помнил по двум поочередно «Волгам».  Их машины    до сих пор  иногда стояли рядом у дома, помогая друг другу  сносить насмешки блестящих иномарок.  Макарыч и сосед  всегда здоровались, но    никогда не разговаривали и не знали друг друга по имени.   Лишь пять лет назад их свели их  собаки:  крохотный чихуа-хуа  Макарыча Филька влюбился в огромную немецкую овчарку соседа. Она тоже была не безразлична к нему,  судя по вилянию  хвоста. Посмеявшись, глядя на них, разговорились и  хозяева. Коснулись размера  пенсий. Сосед очень удивился, услышав, что у Макарыча она  была меньше, чем у него.

- Вы вроде бы  были не рабочим, как я, а на высокой должности,  и пенсия у вас должна быть больше,   -  рассудил он  трезво.

- Своей самой высокой должностью я считаю  работу формовщиком  в конце войны. Я до сих пор  помню сладкий запах формовочной смеси.

    -   Сколько же вам было лет?

    -  Четырнадцать. А помощнику сварщика Павлику было  еще меньше. Запомнился мне как жуткий матершинник.  Защитную маску не  признавал, поэтому  глаза все время были красные и слезились.  Мы его предупреждали: «Ты же ослепнешь».  Он отмахивался: «А, хуйня.  Глаз – не пизда, проморгает».  Частушек знал несметное множество. Пять из них я помню до сих пор. Самая приличная из них: «Подружка моя, я тебе советую: если целка велика, залепи газетою».

- Так у вас как ветерана труда во время войны должна быть повышенная пенсия, - сказал сосед.

-  Когда у меня дело дошло до пенсии, от завода уже ничего не осталось. В девяностые его оккупировали фирмы.  После немецкой бомбы он быстро возродился, а   в мирное время  бесславно погиб от  демократии.

-  С моим заводом, на котором я проработал сорок пять лет, произошло тоже самое. Сейчас на его территории пятьдесят три  торговые фирмы и ни одной производственной.  Директор одной из фирм  работал когда-то у меня подручным и из жалости взял меня  к себе сторожем.

Макарыч,  сам не зная, почему,  вдруг     пожаловался, что не может устроиться на работу.

-  Так вы же с вашими запросами не пойдете, как я, сторожем.

-  Еще как пойду. Запросы у меня сейчас такие же, как у всех стариков: выжить. Пытался я устроиться и сторожем – не взяли, как только слышали, сколько мне лет. Правда, года три назад  в бюро занятости, внимательно просмотрев мою трудовую книжку, предложили  место разнорабочего за триста восемьдесят рублей, да жена  не пустила.

-  И правильно сделали. Это они в издёвку над вами. Я в то время уже около двух тысяч получал, а сейчас – пять.     Думаю и вам должны дать не намного меньше на одной фирме, где мне дня три  назад предлагали  работу сторожем.  Она  не на территории нашего завода, а где-то в центре.  Мне нет смысла уходить с насиженного места,  а вас могу порекомендовать. Условия такие же, как у меня: через два дня на третий с шести вечера до девяти  утра в будни и сутки в выходные. Если согласны, я сегодня же позвоню знакомому, а тот – хозяину фирмы.   Вас  как зовут?  Столько  лет знаем друг друга, а незнакомы. Я – Николай Петрович.

Макарыч тоже представился и дал свой номер телефона.

         

Уже через день он сидел перед кадровиком, мужчиной лет сорока пяти с моложавым лицом, не пострадавшим от набегов умных мыслей. Услышав, что Макарыч ни сторожем и ни охранником не работал,  кадровик изобразил раздумье  и   поинтересовался в надежде найти хоть какую-то зацепку.

-  А вообще-то  вы кто по специальности?  - И нахмурил жидкие брови, видя, что Макарыч  замялся. -  Вы кем работали? 

Не дожидаясь ответа   Макарыча,   кадровик взял со стола его трудовую книжку и, пролистав,    развел руками, подтвердив догадку  Макарыча насчет ума:

-  К профессии сторожа все ваши высокие   должности,  к сожалению,  не имеют никакого отношения.

- Ну, почему же? – возразил, цепляясь за соломинку, Макарыч. -  Работая за границей, я охранял и защищал  интересы государства. Смею вас заверить, это было не менее сложно, чем охранять здесь офис.

-    Э, не скажите. – На этот раз кадровик заглянул  в   паспорт Макарыча, очевидно, на год рождения, постучал им по столу и вдруг  смилостивился. -  Ладно, рискнем  вас  взять.           

Возвращая паспорт, он вдруг  улыбнулся, и лицо его преобразилось, подобно унылому пейзажу под лучами солнца.

Тебе, дружок, нужно чаще улыбаться, чтобы скрывать твою тупость,  чуть не посоветовал ему Макарыч. 

К счастью, даром телепатии, кадровик не обладал, и начал называть ставки за одно дежурство  тоном, словно не сомневался, что Макарыч тут же встанет и уйдет. Но тот  стал переводить  в уме услышанные цифры в месячную зарплату, чтобы сравнить с соседскими пятью тысячами, у него получалось  то меньше, то  больше.

           

Тут в кабинет  заглянула плешивая голова пожилого еврея и, бросив  на Макарыча любопытный взгляд, кивком вызвала кадровика.

У  Макарыча между тем окончательно суммировался оклад в две тысячи рублей с копейками, здорово его разочаровав.  Но где-то, рассудил он, платят и меньше, к примеру, консьержкам. И условия у них хуже, а здесь сиди  и смотри телевизор. Пока не найдут третьего, на нос будет выходить по три тысячи. Галина этим деньгам очень даже обрадуется. И дочери он поможет с оплатой за учебу детей, по тысяче будет давать в месяц.

Он решил не ерепениться  и согласиться.  До дачи  поработает, а там видно будет.