Сергей Сержпинский

Роман трилогия

Предисловие.   

Так сложилось в советское время, что многие люди о своих предках мало знали. Это было небезопасно, если предки не являлись представителями рабочего класса.  Поэтому зачастую  бабушки и дедушки были немногословны, рассказывая о своём прошлом. Мне в этом  отношении повезло: мои бабушка и дедушка Сержпинские не побоялись рассказать мне о своих родителях, и я сначала кратко изложил эти сведения в виде родословной. Но текст получился объёмный, и я решил написать роман. Многие факты из их рассказов мне удалось уточнить в интернете или в Ярославском государственном архиве.  В конце книги некоторые архивные  справки прилагаются.

    Однажды мы с дедом Сержпинским Сергеем Николаевичем, моим полным тёзкой, поехали в Ярославль. Когда мы проезжали на автобусе мимо старых казарм на Московском проспекте, он мне и говорит: «Вот с этих казарм начался Ярославский мятеж 1918 года. Я участвовал в его подавлении, а мой родственник был среди мятежников». Потом дед неоднократно рассказывал мне о тех событиях во всех подробностях. 

   Много интересного приходилось слышать из разговоров бабушки с её подругами о старом городе Данилове  Ярославской области, о людях, живших в начале двадцатого века.

      Бабушкины родители владели имением в деревне Гарь, возле Данилова, и   крестьянский быт тоже не раз обсуждался, а я с интересом слушал и невольно запоминал, словно записывал на магнитофон. Запоминал я такие разговоры с раннего возраста.

       Я видел, как дедушка часто делал записи в свой дневник. Мне было любопытно прочитать, что он там пишет, но я не мог разобрать его почерк, мелкий и ровный. Когда я вернулся со службы в армии и был совсем взрослым, то попросил его почитать что-нибудь из дневника, и он несколько раз мне зачитывал отрывки из той драгоценной толстой тетради. Неожиданно для меня, он вдруг сообщил, что сжёг свой дневник и объяснил это тем, что опасается за меня и других членов семьи, так как ругал в дневнике Сталина. В тот период репрессий уже не было, но опасения у него остались. 

     Советские руководители могли исказить архивные материалы, если это было нужно, и архивам не всегда можно доверять.  До сих пор историки не могут выяснить: «В октябре 1917 года был переворот или революция?» Дедушка был свидетелем этих событий. Являясь студентом художественного училища барона Штиглица, он по заданию матросов - большевиков, охранял мост через Мойку, вместе с другими студентами. Мост находился недалеко от Зимнего дворца, и студенты узнали от юнкеров, как произошёл государственный переворот в России 25 октября 1917 г.    

      Во время гражданской войны в Даниловском районе действовали отряды восставших крестьян под предводительством Константина Озерова, а среди  дворян и купечества, в первые годы Советской власти, создавались тайные организации для свержения этой незаконной, как они считали, власти. Но чекисты не дремали, постепенно выявлялись контрреволюционные элементы и подвергались репрессиям. Сержпинские и Верещагины на себе испытали репрессии.

    Верещагин Семён Александрович, отец моей бабушки, был арестован и его чуть не расстреляли. Человеческая история развивается по спирали, по кругу, и нынешнему поколению необходимо знать уроки истории. Всё может повториться, но лишь с небольшими отличиями. «Отобрать и разделить» - это самый простой способ у людей установить справедливость.  Обо всём об этом и о любви, конечно, рассказывается в романе.  

     Эта книга адресована, в основном, моим родственникам, друзьям и моим будущим  потомкам.  Думаю,  что и другим людям будет интересно почитать.

   Глава 1

Отдых в Евпатории

        В августе 1916 года на Крымском побережье Чёрного моря  стояла жаркая  погода. На  безоблачном небе  ярко светило палящее солнце, а тёмно-синяя, бесконечная морская даль у самого горизонта затянулась  дымкой.   

     Несмотря на тревожные  известия  с фронта,  на  пляже было всегда многолюдно.  По всему побережью Евпатории бродили и лежали полуобнажённые, загорелые люди, приехавшие с разных концов России.

      Большинство женщин старались соблюдать приличие и одевали строгие купальные костюмы, однако от жары и духоты, многие из них потеряли всякий стыд и старались оголиться как можно больше.  На прибрежном песке часто попадались женщины, кое-как прикрытые узкими плавками и смущавшие своим видом молодых мужчин. Шедший по пляжу паренёк, такой же бронзовый от загара, как и большинство здешних обитателей, остановился возле девушки, лежавшей на песке. Её лицо было прикрыто газетой, а стройную фигуру обтягивал лёгкий купальник. Она не стеснялась оголить свой живот, а её грудь слегка прикрывал узкий лифчик.  Она почувствовала, что на неё кто-то смотрит, и выглянула из-под газеты.  

      Паренёк, смутившись, предложил:

      - Барышня, пойдёмте купаться, а то вы совсем сгорите на солнце.

       Она  нехотя приподнялась на локтях, оценивающе посмотрела на  юношу.

       -  Ладно, пойду, окунусь, только на глубину заходить не буду, плавать не умею.

       - Я тоже не умею плавать, – признался молодой человек, и они пошли по песку к едва заметным волнам, набегавшим на берег.   Рядом,  на мелководье, купались  ещё  три  девушки.

      Одна из них крикнула:

       - Катюша,  ты быстро находишь мальчиков.  Поделись опытом!

       Катюша не ответила, а, улыбнувшись, продолжала идти дальше, погружаясь в воду, пока вода не достигла её подбородка.  Она  окунулась с головой  и, вынырнув,  внимательно посмотрела на молодого человека. 

      - Как  тебя зовут, незнакомец?  -   спросила она.  

      - Сергей Сержпинский.

      - Это что за фамилия такая? Польская или Еврейская?

      -  Да, нет, я русский.

      - А по какому случаю ты на море? Откуда приехал?

      - Я приехал с родителями и двумя братишками. У моего отца больные лёгкие, и ему врачи рекомендовали Крым. А живём мы в Петербурге, – ответил Сергей на вопрос девушки.

     - А здесь где живёте?

      - Здесь мы живём в гостинице, которая стоит рядом, на берегу.

      - Я тоже живу в этой гостинице, - сказала Катюша, - только за мной не ходи, я думаю, что ты мне в ухажёры не подходишь.    

     После этих слов она быстро направилась к берегу, разгребая руками  прозрачную,

морскую воду. Сергей последовал за ней в полной растерянности, размышляя: «Как же так? Ведь хорошо начиналось знакомство, и вдруг такой поворот». Он никак не мог понять женской логики.

      - А чем я вам не подхожу? – крикнул он ей вдогонку.

      - Мне не понравилась твоя странная фамилия.

     Выйдя из воды, девушка подняла с земли  одежду, и, не одеваясь, в купальнике, пошла  вдоль берега, привлекая восхищённые взоры мужчин. 

      Сергей вспомнил, что мать послала его позвать отца, который в этот момент находился в павильоне ресторана на берегу моря. Евпраксия Павловна (так звали  мать Сергея) купила у местных рыбаков свежую рыбу и собиралась приготовить её на костре, на  лоне природы.  С ней были два младших сына, Павлик и Глеб.   

     Сергей   вышел  из    воды   и    тоже   пошёл   вдоль   берега   по  направлению к павильону.   Чтобы отвлечься от неприятного осадка на душе, после слов девушки, он взглянул на  морскую даль.  Там белели  паруса нескольких яхт. Казалось, что они совсем не двигались, а стояли на месте. Он всегда с завистью наблюдал за парусниками и мечтал также покататься по волнам.  Однако теперь это его не успокоило и не отвлекло от неприятных мыслей. За последнее время он быстро повзрослел и выглядел лет на восемнадцать, не меньше.  «Кто же наградил нашу семью такой странной фамилией? – размышлял Сергей, - надо спросить у отца. Может мне поменять фамилию»?

     Павильон, в котором ужинал Николай Николаевич Сержпинский, был не большой, и мог вместить не более пятидесяти посетителей. Одновременно с Сергеем сюда подходили отдыхающие, мужчины были в плавках, а почти все женщины в купальниках, а их головы прикрывали  соломенные шляпы или панамы из разноцветных тканей. Все эти люди садились за столики, возбуждённо разговаривали, кричали официантам.

     Отец, увидев сына, позвал его за свой столик.  Как раз у них с приятелями было одно свободное место. С отцом сидели бывший  судья Голубев, и артист из Ростова на Дону Володя Овчинников.  (Так они представились неделю назад при знакомстве). Держались новые знакомые всегда важно, вели заумные разговоры. Оба они из-за жары сидели в одних плавках, и в белых  панамах на головах. Николай Николаевич, опасаясь простудиться,  был в светло-голубой шёлковой рубашке, его голову и плечи прикрывала широкополая соломенная шляпа.  Выглядел он обыкновенно: худощавый, в очках, сквозь стёкла которых смотрели серые глаза.  Усы и бороду он недавно сбрил, считая, что так будет легче в жарком климате.  Бывший судья  без одежды, больше походил на  торговца, с такой же рыжей бородой, торчавшей  лопатой, и с большим животом. 

       Николай Николаевич предложил сыну чаю из, стоявшего на столе, трёхлитрового,  фарфорового чайника. Сергей с жадностью выпил большую кружку.

      - Что тебе, Серёжа, заказать покушать? – Спросил он, но сын отказался, зная, что  здесь всё дорого, и  у родителей деньги заканчивались. К тому же мать ждала их на ужин у костра. За столом между приятелями шла оживлённая беседа. Николай Николаевич в этот момент больше слушал своих знакомых, чем говорил.

      Володя Овчинников  рассказывал о своих любовных переживаниях. Он был влюблён в молодую  актрису, работавшую вместе с ним в театре, а она только смеялась над ним и позволяла ухаживать за собой другим мужчинам.

     - Я не могу понять женщин, - взволнованно говорил артист, - они  много требуют.  Каждый день им надо дарить цветы и подарки, говорить всякие комплименты. Маргарита обещала мне быть верной на веки, и, как только я перестал дарить ей подарки, она переметнулась к Пудалову. Тот, конечно, богаче меня. Обидно, господа, очень обидно.

     - Я верю вам, любезный, красивые женщины на это способны, – важно произнёс бывший судья.

    Но тут внимание собеседников отвлёк молодой человек, вошедший в павильон с пачкой газет.  Охрипшим голосом он прокричал: «Господа, покупайте свежие газеты; новости с фронта, немцы перешли в наступление!»                                                                                       

      Николай Николаевич купил газету и дал почитать вслух Голубеву. Сергей шёпотом  сказал отцу, что надо идти к матери. Она ждёт у костра. Но было неудобно быстро уходить, и пришлось ждать, когда закончится чтение газеты.

      В газете сообщалось, что немцы захватили Львов и Люблин и идут на Варшаву. На Балканском театре военных действий обещает вступить в войну Румыния на стороне  Антанты. В газете критиковали руководство русской армии за плохое снабжение войск продовольствием и боеприпасами.  Прочитав это, Голубев, оторвался от газеты и воскликнул: «Какой ужас! Так мы потеряем Россию! Кругом предательство!»

      За соседним столиком сидел военный, с перевязанной рукой. О том, что он военный было понятно лишь по торчавшим из-за его щёк закрученным усам и по раненной руке. В Евпатории было несколько санаториев, превращённых теперь в госпитали для раненых.  Легкораненые часто появлялись на пляже. Сам этот усатый  был в одних трусах  и совсем не загорелый, бледный, как покойник. Услышав разговор о войне, он повернулся к соседям:

       - Уважаемые господа! Позвольте разъяснить вам ситуацию. Я воюю с четырнадцатого года.

       -  Будьте любезны, разъясните, –  обрадованно повернулся в его сторону бывший судья.

      - Недавно я прибыл на лечение с юго-западного фронта. Лично знаком с генералом Брусиловым. Слышали о нём?

     - Ну, как же, кто не читал про  «Брусиловский» прорыв, – поддержал разговор Володя Овчинников.

     - А начинал я воевать во втором корпусе и участвовал в сражении на Мазурских озёрах. Вы не представляете, какая это была мясорубка. От нашего полка осталась одна рота.  Я чудом выжил.

     Усатый придвинул свой стул поближе к слушателям:

- Извините, не представился.   Подпоручик Соломин. Насчёт предательства в высших эшелонах власти  я согласен.  Даже среди русских генералов есть немцы. Я им не   доверяю. Да и в царской семье течёт немецкая кровь. У нас на фронте был случай, когда новобранцев посылали в бой с палками вместо винтовок. Патронов и снарядов не хватает, дисциплина на низком уровне, потому что солдаты  голодные и плохо одеты. Голодных трудно заставить подчиняться и соблюдать военную дисциплину.

Володя с видом знатока заявил:

    - Это всё царица-немка вредит. И  слабовольный царь ей поддаётся.  Об этом все говорят, а слухи зря не рождаются. И Петербург переименовали в Петроград не зря.

    - Нет, господа, – вмешался Николай Николаевич, - государь наш порядочный человек и царица тоже. Нельзя верить слухам.

    - А нам,  откуда знать, ведь мы с царём не общаемся,  -  возразил  Голубев.

    И тут Николай Николаевич  всех удивил, сообщив, что знаком с Николаем вторым лично.

     - Что-то не верится, вы разве князь или министр?  Как вас могли допустить в царскую семью? Извольте объяснить уважаемый, -  совсем придвинувшись к столу, усомнился усатый.

     - Можете не верить, но я расскажу всё, как было, – спокойно произнёс Николай Николаевич.

  - Мы встретились с царём Николаем Романовым в январе 1904 года, в Петербурге.  Там  проводилась   международная  выставка детских   игрушек    «детский мир».  Я в этот период работал инспектором-учителем  художественной ремесленной школы в городе Тотьме, Вологодской губернии, и представлял на выставке работу своих  учащихся. На выставке были игрушки из дерева, сделанные руками детей, их в ремесленной школе обучали рисованию и  резьбе по дереву.  Так вот, на выставку,  в   Таврический  дворец  пришёл сам  Государь с супругой и детьми. Им очень понравились наши игрушки. Особенно Иван царевич на сером волке, и баба Яга в избушке на курьих ножках. По итогам выставки школу наградили золотой медалью, а меня царь премировал тысячей рублей и пригласил к себе поужинать. Во время ужина, познакомившись со мной, он сказал, что, если понадобится, то я могу обращаться к нему по любым вопросам.

     - И какое впечатление он произвёл на вас? – спросил артист.

    - Очень хорошее впечатление. Несмотря на то, что он так возвысился, был окружён важными людьми, в том числе и льстецами, всё же сохранил себя простым интеллигентным человеком,  держался со мной на равных, обращался ко мне на «Вы».

     - Да-а, это удивительно! – воскликнул Голубев.- Я слышал от знающих людей, что царь обращался к министрам на «ты».

     - Но, самое удивительное дальше, – продолжал Николай Николаевич. – Царь по моей просьбе помиловал государственного преступника.

      - Да как же это?

      - Получилось так, что к нам в маленький северный городок Тотьму прислали несколько человек террористов в ссылку. Все они оказались не страшными, а напротив милыми интеллигентными людьми. Они заходили к нам в школу, познакомились со мной и учителями, помогали нам пилить дрова, делали всё, что мы попросим.  Иногда я стал их приглашать к себе домой на чашку чая. У нас мы играли в шахматы, в лото и другие настольные игры, беседовали на разные темы, штудировали иностранные языки.  Особенно я сдружился с Борисом Савенковым и с Анатолием Луначарским. Они отлично играли в шахматы. С Луначарским в ссылку приехала его жена, очень обаятельная и образованная женщина. Но вскоре она  серьёзно заболела: местный врач подозревал у неё туберкулёз. Анатолий Васильевич тоже от неё заразился.  Летом 1904 года я поехал к царю на поклон, просить о помиловании Луначарского.  Ему запрещалось ехать с женой в Петербург к хорошим врачам. Царь принял меня без очереди, как старого приятеля, но помиловать революционера вначале отказался, тем более что начались революционные события: стрельба в разных городах, восстания крестьян. Мы с ним долго беседовали,  думали, как выйти из этой ситуации. Царь при мне говорил по этому поводу с министром внутренних дел. Я дал Луначарскому хорошую характеристику, и, наконец,   царь   решился его помиловать.

    - Непонятно, как вы с такими связями оказались в глуши, в местах для ссыльных? – с   нескрываемым удивлением спросил  Голубев.

    - Я по своим убеждениям  «народник», – пояснил Николай Николаевич. – Считаю, что бедность простого народа происходит из-за неграмотности. В этом я убедил и свою супругу. Чтобы победить бедность, надо ликвидировать неграмотность. Кроме того, я люблю заниматься рисованием и живописью, а в Тотьме школа имеет художественный уклон. Мне всё равно, где жить, лишь бы заниматься любимым делом. Теперь, по причине моей болезни, я живу с семьёй в Петербурге, то есть в Петрограде.  По старой привычке я забываю, что он теперь Петроград.

     Николай Николаевич, после этих слов, встал из-за стола и, с подчёркнутым почтением, сказал:

     - Извините господа, мне надо идти, супруга ждёт. Она послала  сына за мной. А газету оставляю вам, желаю приятно провести вечер.

    - Как жаль, что вы уходите! – Вскочил с места Голубев, – было интересно с вами побеседовать. Когда встретимся завтра?

     -  К сожалению, завтра мы отъезжаем домой, с утра пораньше.  Экипаж до вокзала мы уже заранее заказали.

     Пожав на прощание приятелям руки, и, выслушав ещё несколько пожеланий, Николай Николаевич  вместе  с  сыном  вышли  из павильона.  

     На пляже по-прежнему было многолюдно, везде на песке лежали отдыхающие, многие бродили между ними, одни заходили в воду, другие, искупавшись, возвращались обратно. Тем временем, солнце уже опускалось к горизонту. Жара утихала. На морском горизонте показался военный корабль. Люди обратили на него внимание и спорили: наш это корабль или турецкий. Многие опасались, не начались бы военные действия в Крыму. Ведь Турция воевала на стороне немцев.

       Евпраксия Павловна  давно приготовила на костре рыбу и ждала с нетерпением мужа. В мыслях она ругала его за то, что долго не идёт. Костёр совсем погас, когда на пологий берег стали подниматься отец с сыном.

       Тринадцатилетний Павлик и шестилетний Глеб побежали им на встречу, в шутку сообщая, что рыбу они всю съели, и  опоздавшим  ничего не осталось.

      - Ну ладно, переживём и без рыбы, – весело сказал отец.

      - Извини, Планечка, что мы задержались, - поцеловал он руку жене, которая с мрачным видом сидела у прогоревшего костра.

      - Не извиню. Ты же знаешь, что завтра рано надо вставать. А вещи у нас ещё не собраны.

     - Мама, не сердись на папу, давайте уже есть рыбу, – прижавшись к матери, попросил Глеб.

     Евпраксия Павловна погладила сына по головке, лицо её сразу подобрело, и она вынула из золы чёрную головёшку.

      - Где же рыба? – шутливым тоном спросил муж.

      - Сейчас увидишь.

      Она стала ковырять ножом головёшку, счищать с неё  гарь и внутри оказалась запечённая в тесте рыба. Таким же способом её родители раньше часто готовили рыбу и куриное мясо на природе.  Рыбы в золе было много, так что все наелись досыта. После рыбы захотелось пить. Павлик  разжёг заново костёр, и языки пламени уже лизали котелок с чаем.  Пока он не закипел, Сергей спросил отца:

     - Ты не знаешь, папа, откуда взялась наша фамилия? Мне она очень не нравится.

     - Почему вдруг не нравится? – удивился отец.

    Сергей рассказал о неудачном знакомстве с девушкой, которой не понравилась его фамилия.

     - Если эта девушка оценивает парней по фамилиям, то она не далёкого ума, – высказал своё мнение  Николай Николаевич. - Хорошо, что судьба не свела тебя с ней. Она тебя не достойна.

     - А я знаю, как образовалась наша фамилия, – заявил с гордостью Глеб. - Раньше жил наш прадед Сергей в городе Пинске.  Поэтому, его прозвали  Сержпинский.

    - Правильно. Молодец, сынок, – похвалил его отец. – Только это был не прадед, а наш далёкий предок, живший в двенадцатом веке. Серж был сыном князя Пинского Ярослава. Об этом мне рассказал мой отец, а ему его отец, и так далее.  По семейному преданию известно, что в то далёкое время на Пинское княжество напали Варяги. Город Пинск сожгли дотла, людей там много погибло. При обороне города князь Ярослав тоже погиб. Через некоторое время, город стали заново отстраивать, а  князем Пинским стал Ярополк, старший сын Ярослава. Он послал своего брата Сергия послом к Литовскому князю, просить защиты для Пинского княжества.  Поэтому Серж остался жить где-то в Литве. Очевидно, там женился. В исторической книге я читал древний список  дворян Великого княжества Литовского. В этом списке есть и наша фамилия.

      Слушавший внимательно отца Глеб, спросил: «А кто такие Варяги?» 

   - Варягами славяне называли племена, жившие вокруг Балтийского моря. Это были очень храбрые,  воинственные люди, и в большинстве рыжие.

      - Значит, рыжий Мишка из нашего класса тоже Варяг? – засмеялся Павлик.    Сам он не Варяг, но, очевидно, его далёкие предки были Варягами. Ведь под Варягами подразумевались многие народы: это Шведы, Пруссы, Голландцы и другие. Среди русских тоже много рыжих, потому что Варягов русские князья нанимали к себе в войско, и они женились на русских девушках, оставались жить на Руси, превращались в русских.  С четырнадцатого по шестнадцатый век Пинское княжество стало входить в состав Великого княжества Литовского, а затем Литва вошла в состав Польского королевства.   

      - И когда же Сержпинские появились в России?

      - Из уроков истории в школе, я помню, что Польша и Литва вошли в состав Российской империи в 1793 году. А в начале девятнадцатого века в Петербург  приехал мой дедушка Франц-Иосиф Михайлович Сержпинский. Он окончил в Петербурге медицинскую академию, затем служил штабслекарем в военном гарнизоне города Вологды. Сам являлся дворянином и женился на русской дворянке. У неё было поместье, но потом крепостное право отменили, и землю она продала.

     Пока Николай Николаевич рассказывал детям семейную историю, Евпраксия Павловна,  сняла с огня котелок с кипящим чаем и разлила его по кружкам:

     - Пейте чай, а то скоро  совсем стемнеет, - сказала она.

    Николай Николаевич взял кружку и, обжигаясь,  сделал глоток. Потом показал рукой на красный закат и восторженно произнёс:

    - Посмотрите, какая красота! Какой чудный пейзаж!

    С высоты берега открывался вид на море, над которым опускалось за горизонт багровое солнце. Ветер стал усиливаться, подгоняя к берегу пенящиеся гребни волн. Солнце окрасило море у самого горизонта в красный цвет, и оттуда, тянулась к берегу по волнам яркая оранжевая  дорожка.