Душной июльской ночью парикмахерша салона красоты "ЗАВИТУШКА" Наташа Перефиздева фиолетовыми ногтями расчесывала на целлюлитных бёдрах волдыри (обцеловали комары-ухажеры сраные) и жала мышем на вход в записнуху. Перефиздева сидела перед LCD-монитором (последним папиным подарком) как привинченная. Сердце Перефиздевой ныло: снова всё было забито обидными опускалками в её адрес и от имени её же фиолетового ника "Имаго". Другая на месте Наташки после такого никогда бы не сунулась в записнуху. Но природа, изготавливая в своё время Перефиздеву, недосмотрела и развила в женском, в общем-то, существе грубость типичного кобла и бойкость натуры в ущерб бойкости ума. В чате в это время занудно флудил друг Наташки наркоман Неуронов Иван, уже наширявшийся и по её телефонной мольбе запустивший на всю ночь флудильную программку. Ровные строки капслока с однообразно тупым текстом (посланным Наташкой Ивану имейлом) мостили экран монитора. В щелочках маленьких Наташкиных глаз отражалось частое мелькание браузера. Ещё, кроме Вани, у Имаго в чате была группа поддержки, состоявшая из неразличимых между собой, сальнолицых, прыщавых мутантов, цеплявших хламидий раньше, чем начиналась их половая жизнь.Сама Наташка, полу-татарка, была зрелой девушкой с окраины Москвы, из бойцовского района, давшего имя одной из авторитетнейших банд. Отец Имаги вписался в район с конца 80-х, с начала 90-х в одноименную банду, первым приватизировал сразу все туалеты района, построил ещё два у МКАД, но позже, подставленный конкурентами, сел в Бутырку надолго (со слов адвоката, - на политической почве). Наташка осталась одна.Внезапное затишье в чате вернуло Наташке память и она вспомнила о супе, который начала варить задолго до последней сессии двухлетней сетевой войны. Суп был нужен не Наташке, а приезжему Карену, шлявшемуся по Москве без регистрации, вечно без денег, вечно голодному. Карен был армянин, толк в еде знал, но обстоятельства заставляли его мириться с Наташкиной баландой, только бы поесть и переночевать, заодно и перепихнуться, что для 57-летнего Карена было последним делом, а для 24-летней Наташки Перефиздевой было делом первым. Стала бы она просто так варить суп, отвлекаясь от боёв в чате, если бы не предвкушала запах немытого потного армянского тела, седеющих волос на мошонке Карена и жарких его слов, которых, - скажу истины ради, - было куда больше, нежели самого дела.Наташка промчалась в кухню метеором, сорвала крышку с кастрюли и вбросила в булькающее варево лаврушки и щепотку хмели-сунели, припасённого нарочно для Карена. Достала из висючего шкафчика нераспечатанную упаковку новой, не опробованной разрекламированной приправы, вскрыла её ногтями и всыпала часть содержимого в кастрюлю. Странный, дурманящий, но приятный аромат разлился по кухне, а на поверхности супа образовалась рыжая пенка, дошла до краёв кастрюли и осела, решив, вероятно, что пачкать плиту негоже.Остренько будет - помыслила Наташка, воображая член Карена, набухающий в благодарность за приправу в супе. Наташкины мысли о намечавшемся сексе занеслись высоко и вовсе отвлекли бы Имаго от продолжения сетевой войны, если бы она тут же сразу не подумала бы о доблестной московской милиции, которая очень могла помешать её любовным утехам. Карен был робкий армянин и с милицией говорить не умел. Как только к нему подходили две фуражки, требуя документы, Карен печальными глазами начинал смотреть в сторону милицейского УАЗика, наперёд зная, что этим транспортным средством его доставят на 5-6 часов в ближайший обезьянник и...прощай суп. Когда такое случалось, Карен заваливался к Наташке уже поутру, часиков в 5, будил её короткими, но бесконечными звонками в дверь, разъярённая полусонная Наташка, матерясь и багровея от обиды за ещё одну бездарно проведённую ночь, хлестала Карена по щекам, словно напившегося мужа. Карен робел, жался к косяку соседской двери и бормотал:
-Вай, Натащь, защем так, миня задэржаль, но я парышол...
Наташка захлопывала дверь и плюхалась на софу досыпать, сопя от обиды и ненависти к Карену и милиции одинаково.Наташка прикрыла кастрюлю с супом на треть, чтобы не убежал, по пути в комнату задавила тапком рыжего таракана, снова убеждая себя, что это последний из той стаи, которую она протравила с неделю назад.
Каждый вечер она давила последнего из этой стаи. Наташка выключила свет в кухне и прыгнула за компьютер. Записнуха уже обновилась:
Имаго: Ковыряючи в носуЯ нашла осу в носу -- Даже осы западаютНа Имагину красу!
В чате обозначилась Мелисса со своим ником цвета гусеницы, какие жарким летом обжирают крыжовенные кусты. Имаго подозрительно пялилась в монитор - не клон ли. Но Мелисса, завидев Имагу, сразу заверещала:
Мелисса: Имочка, не обращай внимания, это он от завистиИмаго: Мел, плевать я хотела на старого хача.
Нет, не стишки бесили Имаго, её бесила безвыходность положения. Тщетно пытаясь любыми способами унизить потешавшегося над ней весельчака лет сорока пяти, она знала, что весельчак-то был с именем: его имя, наружность, вкусы и профессия чатланам хорошо известны. Она же панически боялась открыть себя. Да и что толку себя открывать, что могла она предъявить весельчаку перед своими сетевыми друзьями? Целлюлит, парикмахерскую и пожилого Карена? Неравенство положений с весельчаком особенно её и бесило. Для начала она придумала называть его "старый хач", хотя сама с минуты на минуту ждала пятидесяти семилетнего армянина. Но это не возымело никакого действия. От бессильной злобы Имаго, надеясь на безнаказанность, решилась уже на чистую уголовщину. Она выкрала фотографии весельчака на его представительском сайте и снабдила их подписями, сообразуясь с собственным остроумием, не то что оставлявшим желать лучшего, но и не обещавшим вообще когда-либо родиться. Имаго разместила всё это на быстро-быстро созданной ею страничке. Страничка была всего одна, а сервер на всякий случай буржуйский и, разумеется, бесплатный. И это возымело действие! Был успех у прыщавых мутантов, которые при заходе на сайтик впадали в иллюзию выздоровления от хламидиоза.