Раб и Царь

  • Раб и Царь | Александр Смирнов

    Александр Смирнов Раб и Царь

    Приобрести произведение напрямую у автора на Цифровой Витрине. Скачать бесплатно.

Электронная книга
  Аннотация     
 472
Добавить в Избранное


Нет более жестокого хозяина, чем освобождённый раб. Кто ты в этой жизни, раб или царь? Ты богат, в твоих руках власть? Это ещё ничего не значит - рабская психология не зависит от этих качеств. Жизнь опустила тебя на самое дно, у тебя нет денег? Это тоже ничего не значит. Даже при этом можно оставаться царём.

Доступно:
PDF
DOC
Вы приобретаете произведение напрямую у автора. Без наценок и комиссий магазина. Подробнее...
Инквизитор. Башмаки на флагах
150 ₽
Эн Ки. Инкубатор душ.
98 ₽
Новый вирус
490 ₽
Экзорцизм. Тактика боя.
89 ₽

Какие эмоции у вас вызвало это произведение?


Улыбка
0
Огорчение
0
Палец вверх
0
Палец вниз
0
Аплодирую
0
Рука лицо
0



Читать бесплатно «Раб и Царь» ознакомительный фрагмент книги


Раб и Царь


Пролог

 

      В родительскую субботу самым посещаемым местом, несомненно, являются кладбища. Как маленькие ручейки, идущие со всех сторон, люди соединяются в огромную реку и втекают на последние пристанища своих родных и знакомых, чтобы вспомнить о них, помянуть или пообщаться с ними. Ведь никто не знает, что там, за последней чертой. Может быть, они, их знакомые или родные ждут их и смотрят на них? Может быть, они вовсе не канули в Лету, а просто находятся в другом состоянии и продолжают то, что начали здесь, на земле? Этого наверняка не знает никто. И поэтому, наверное, многие из этого людского потока, независимо от того, верят они в Бога или нет, заходят в  храм, который есть на каждом кладбище, чтобы поставить свечку и помолиться за упокой своих близких.

 

      Немолодой уже мужчина с дочкой с общим потоком вошли в церковь, купили свечки, поставили их у распятья и стали слушать священника, который не то пел, не то говорил свои молитвы. Выйдя из храма, они свернули на дорожку и отделились от общего потока.

      – Папа, а почему в церкви всех называют рабами? – спросила девушка. – Сами священники говорят, что Бог создал человека свободным. Только он может принять решение – верить ему или нет. А они всё раб божий, да раб…

      – Честно говоря, мне и самому это не нравится, но, если задуматься, по большому счёту, они, наверное, правы.

      – Вот тебе и на! Это почему же правы? Разве я не свободный человек?

      – Теоретически, да.

      – Почему только теоретически? Я свободна! Хочу – иду с тобой на кладбище, хочу – не иду.

      – Почему же ты не пошла вчера?

      – Просто сегодня родительская суббота.

      – Вот видишь, у тебя есть обстоятельства, с которыми ты вынуждена считаться, следовательно, ты уже не свободна.

      – Но мы все вынуждены считаться с обстоятельствами. По-твоему, все люди рабы?

      – Нет, я так не сказал. Считаться с обстоятельствами – это не значит быть рабом. Раб – тот, кто полностью попадает в их зависимость. Этих обстоятельств много. Можно быть рабом денег, можно рабом власти, можно – рабом собственных заблуждений, одним словом, этих обстоятельств достаточно. Но, по большому счёту, все обстоятельства сводятся к двум: добро и зло.

      – Значит, как ни крути, всё равно раб?

      – Абсолютной свободы не бывает. Человек свободен только в одном. Он свободно делает выбор, чьим рабом быть: Христа или Антихриста.

      – Интересная у тебя логика.

      – Я тебе уже говорил, что, по большому счёту, церковь права, а жить надо только по большому счёту.

      – Всё равно мне непонятно…

      – Это естественно. Для того, чтобы разобраться в этих вопросах, дана целая жизнь и, увы, выбор не всегда в пользу Христа.

      – Папа, а ты разобрался?

      Мужчина остановился и тяжело вздохнул.

      – Моя жизнь ещё не закончена, – сказал мужчина, тяжело вздыхая. – Ну и жара! А ещё топать и топать, да ещё ты со своими рабами.

      – Папа, давай в тенёчке посидим, смотри, вон скамеечка, – девушка показала на скамейку, стоящую возле могилы в тени дерева.

      Мужчина с девушкой подошли к могиле и сели на скамейку.

      – Смотри, папа, какая странная могила.

      Девушка показала на надгробную плиту. Плита была расколота надвое. Отломанная часть отсутствовала, а на оставшейся большими буквами было написано слово – Раб.

      – Наверное, дерево упало, – предположила девушка. – Интересно, какая у него была в действительности фамилия? Рабановский, Рабинский, Рабушин, – начала она гадать.

      – Рабов Владимир Николаевич, – сказал мужчина.

      – Ты что, знал его?

      – Да.

      – Нехорошо, был человек, была фамилия, а теперь как будто здесь раб лежит.

      – А здесь раб и лежит. Никакой ошибки нет.

      – Раб? – удивилась девушка. – Папа, расскажи, почему раб?

 

 

Глава  1

      Это было первого сентября, я тогда в третьем классе был. Встретившись после летних каникул, мы с ребятами наперебой делились своими впечатлениями. Каждому хотелось рассказать свою историю, и каждый старался перекричать друг друга. В классе стоял такой шум, что никто не заметил, как прозвенел звонок, и в класс вошла учительница. Она держала за руку незнакомого мальчика. Остановившись у двери, она молча стояла с незнакомцем и ждала, когда класс успокоится. Наконец мы заметили её, и шум стал стихать. Школьники заняли свои места и замолчали. Я тоже занял своё место и стал разглядывать нового ученика. «Наверное, ко мне посадят», – подумал я. У меня, единственного в классе, не было соседа по парте. Вот и отлично! А то я всю прошлую четверть один просидел! Даже поговорить не с кем.

      – Ребята! Это ваш новый товарищ, Володя Рабов. Он будет учиться в нашем классе, – сказала учительница.

      – Кто, кто? – не расслышал Мишка, который сидел на последней парте. – Рябов?

      – Не Рябов, а Рабов, – поправил его новенький. – От слова Раб.

      – Значит, Раб, – засмеялся Мишка.

        Новенького, действительно посадили за мою парту. Он сел за неё, достал тетрадку и, дождавшись, когда учительница отошла, спросил:

      – Привет! Тебя как зовут?

      – Саня, – ответил я. – Ты на Мишку не обижайся, он у нас всем прозвища даёт.

      – А я и не обижаюсь. У меня фамилия такая. В прошлой школе меня тоже Рабом звали.

      Урок промчался быстро. На перемене мы выбежали в коридор и Раба окружили ребята.

      – Ты откуда к нам пришёл? – спросил его Мишка.

      – Нас с Вологды перевели. Мой папа – военный. Теперь мы здесь жить будем.

      – А где? – не унимался Мишка.

      – Пока в офицерском общежитии, а потом нам квартиру дадут.

      – Ну да, размечтался! Мой папа тоже офицер, но ему никто никакой квартиры не даёт.

      – А моему дадут, потому что если мой папа чего-то захочет, то он всегда это получит.

      – Это почему же твоему дадут, а моему нет?

      – Потому что мой главный, а твой нет.

      – А почему ты думаешь, что твой главный, а мой нет? Может быть, мой папа тоже главный.

      – Двух главных не бывает. Если мой папа главный, значит твой главным быть не может.

      Неизвестно, чем бы закончился этот спор, если бы не звонок. Ребята с шумом и криком побежали на физкультуру. Мы с Рабом, взявшись за руки, тоже последовали их примеру.

      В раздевалке я заметил на ногах у новенького длинные полосы синяков.

      – Что это у тебя? Ты упал где-то?

      – Нет, это отец.

      – За что он так тебя?

      – Да ни за что. Чтобы служба мёдом не казалась.

      – Это как это?

      – Ну, понимаешь, все и всегда должны помнить, кто главный. Мой папа всегда и везде главный.

      – А бить-то зачем?

      – Он главный, и если он это делает, значит, так надо. Разве не понятно?

      – Нет, – удивлённо ответил я. – Меня никто и никогда не бил.

      – Поэтому ты никогда не будешь главным, – серьёзно ответил Раб.

      – А ты будешь?

      – Я буду, – твёрдо ответил он.

      – А как же твой папа?

      – Это он сейчас главный, а когда я вырасту, то главным буду я.

      – И ты его тоже ремнём будешь бить?

      – Взрослых ремнём не бьют. Они и так знают, что главным надо подчиняться.

      Непонятно как, но Раб за короткое время стал главным в классе. Я не помню ни одного мероприятия, где бы он отсутствовал. Во всех играх и проказах Раб был лидером, и все беспрекословно подчинялись ему. Хотя с одноклассниками он не водил особой дружбы. На переменках он часто бегал к старшим классам и там пропадал до самого звонка. Одноклассникам не нравилась его дружба со старшеклассниками но, привыкнув, они перестали обращать на это внимание. Он был той тёмной лошадкой, которая, обладая огромным авторитетом, умудрялась всегда быть наглухо закрытой для окружающих. Вероятно, и для меня он был бы закрыт, если бы не сидел со мной за одной партой. Здесь у него шансов не оставалось.  Сидя со мной рядом в течение целого дня, он, вольно или невольно, вынужден был общаться со мной и высказывать своё мнение.

      – А почему ты всё время убегаешь куда-то? – как-то спросил я его. – Неужели тебе с нами неинтересно?

      – А разве тебе самому интересно? Что ты нового можешь узнать у них? – Он пренебрежительно посмотрел в сторону класса.

      – А ты? Что ты нового узнал у них?

      – Ты знаешь, например, как дети появляются? – Я от удивления раскрыл рот. – А я знаю. 

      – Но им-то с тобой разве интересно? От тебя-то они нового ничего не узнают.

      – Это неважно. Зато я им нужен. Они, когда в туалете курят, меня на стрёму ставят.

      – Куда, куда? – не понял я.

      – На стрёму. Смотреть, чтобы учитель не поймал их.

      – И что, тебе это интересно – у туалета стоять?

      – У туалета стоять неинтересно, но они там главные, и я обязан выполнять всё, что они скажут.

      – Нет, с нашими играть лучше. Не надо у туалета стоять. И главных у нас нет. У нас все равны.

      – Нет, – ответил он резко. – У нас тоже есть главный. Это я. И если кто-то забыл, то я могу напомнить.

      От его слов у меня мурашки побежали по спине.

      После уроков у нас был классный час. Мы должны были выбрать старосту класса. Учительница предложила нам выдвигать кандидатуры и села за свой стол, не мешая познавать первые уроки демократии. Моментально в классе поднялся крик. Каждый хотел предложить на эту должность своего приятеля или подругу. При этом, каждый старался отвести под любым предлогом кандидатуру товарища и приукрасить свою. Учительница сидела за столом и только улыбалась. Видимо, она намеренно решила не вмешиваться в выбор учеников, для того, чтобы взять инициативу в свои руки только после того, как класс зайдёт в тупик.

      Мало-помалу шум стал стихать, и среди детских голосов всё чаще и чаще стало звучать имя Никиты Петрова. Учительница уже собралась вмешаться в ход собрания, как неожиданно встал Раб.

      – А я считаю, что Никита не может быть старостой, – неожиданно заявил он.

      Шум в классе сразу прекратился.

      – И почему же ты так считаешь? – поинтересовалась учительница.

      – Потому, что он учится неважно. У него по математике тройка, а ещё потому, что он трус, – ответил Раб.

      – Во-первых, мы здесь не математика выбираем, а старосту, а во-вторых, почему ты считаешь его трусом?

      – Командир должен быть всегда лучше своих подчинённых, значит, и учиться он должен лучше всех.

      – Ну, а что ты скажешь насчёт труса? Такие слова нельзя так просто говорить. Надеюсь, ты понимаешь это?

      – Он сам не выдвигал себя на эту должность, значит, он боится.

      – Он не боится, а стесняется, – выкрикнул Мишка. – Себя предлагать неприлично.

      – Боится или стесняется, это одно и то же, – тут же ответил Раб. –  Какой же он командир, если он застенчивый, как девица.

      – А ты сам кого предлагал? – уже не говорил, а кричал Мишка. – Я что-то твоего голоса вообще не слышал.

      – Я себя предлагаю, – спокойно ответил Раб.

      В классе воцарилось гробовое молчание.

      – Во-первых, я учусь лучше Никиты, а во-вторых, в классе все уважают меня.

      – Тебя не уважают, а боятся, потому что ты к старшеклассникам бегаешь.

      – Это ты так говоришь, потому что завидуешь мне. Тебя-то никто не предлагал. А себя назвать у тебя смелости не хватило.

      Учительница, видя, что собрание может выйти из-под контроля, тут же вмешалась.

      – Итак, выдвинуты две кандидатуры, – подытожила она. – Никита Петров и Володя Рабов. Ещё будут предложения?

      Класс как будто онемел. Раб стоял за своей партой и обводил всех таким взглядом, от которого становилось жутко.

      – Тогда давайте голосовать. Кто за Никиту, прошу поднять руку, – скомандовала учительница.

      Раб продолжал сверлить всех своими глазами. Из всего класса поднялась всего одна Мишкина рука.

      – Кто против? – спросила учительница.

      Класс не реагировал на её слова.

      – Кто за Володю Рабова?

      Раб поднял свою руку вверх. По мере того, как он обводил взглядом класс, руки учеников послушно поднимались вверх. Только одна Мишкина рука не послушалась Раба и осталась лежать на парте.

      – Кто против? – продолжала учительница.

      Мишкина рука молнией взметнулась вверх.

      – Нельзя ему старостой, – кричал он. – Он же злой, разве вы этого не видите?

      Однако изменить уже было ничего невозможно. Решение было принято подавляющим числом голосов. Раб даже не обернулся на Мишкин выкрик. Он сидел рядом со мной совершенно спокойно. Только перед самым концом классного часа он повернулся ко мне и сказал:

      – А ты говорил, что у нас нет главных. Запомни, главный должен быть везде, и в нашем классе главный – я.

      На следующий день Мишка не пришёл в школу. Не было его и всю следующую неделю.

      – Надо бы навестить Мишку, – как-то предложил Никита.

      – Вот ты и навести его сегодня, – сказал ему Раб.

      – Я не могу, у меня бассейн сегодня. Может быть, кого-нибудь другого попросим?

      – Никого просить не надо, – возразил Раб. – Это не просьба, а приказ. Ничего с твоим бассейном не случится. Сходишь сегодня к Мишке, а завтра доложишь. Потом купайся в своём бассейне, сколько тебе хочется.

      Утром  Никита вошёл в класс, когда все ребята сидели за своими партами. Учительницы ещё не было. Проходя мимо Раба, он остановился.

      – У него сотрясение мозга. Его избили, когда он в школу шёл.

      – Кто избил? – спросил Раб.

      – Он не знает. На него сзади напали. Его мама в милицию ходила, но они никого не нашли. Мишка ничего им рассказать не может.

      – Что же он им может рассказать, – спокойно ответил Раб, – если ему по голове настучали.

      – Что же теперь делать? – спросил Никита.

      – Ничего, ты всё уже сделал. Иди в свой бассейн.

      Ни у кого не было ни малейшего сомнения, что избили Мишку старшеклассники по просьбе Раба. Но никто ничего вслух не говорил. Все сидели молча и ждали, когда в класс придёт учитель.

      Мишка больше в класс не вернулся. Родители перевели его в другую школу. Один раз приходил милиционер. Он вызывал в учительскую всех по одному и долго разговаривал с каждым. И, хотя все в случившемся подозревали Раба, милиционеру никто ничего не сказал. Мишкино место освободилось. Я пересел к Никите, а Раб оставался сидеть один.

      Наш класс был лучшим в школе. Все мероприятия, которые проводились, выполнялись безукоризненно. Если какой-то ученик получал неуд, это было «ЧП». Староста тут же записывал что-то в свою тетрадочку, а потом подходил к ученику и говорил:

      – Тебе надо исправить оценку. Ты понял?

      Ученик робко кивал головой, и оценка немедленно исправлялась.

      Так продолжалось до пятого класса. Раб оказался прав. Его отец получил квартиру, и староста был переведён в другую школу.

      Может быть, я и забыл бы об его существовании, но жизнь сложилась так, что мне не один раз ещё приходилось сталкиваться с Рабом или слышать о нём.

 

      Окончив школу, я успешно поступил в институт. Отыскав свою фамилию в списках, я как на крыльях полетел домой, чтобы обрадовать своих родителей. Я даже не обратил внимания, что за моей фамилией стояла фамилия Рабов. Когда первого сентября я входил в аудиторию, то в дверях столкнулся с Рабом.

      – Раб! Это ты? Вот уж не ожидал тебя увидеть!

      – Саня?! Вот так встреча! Недаром говорится: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся».

      – Слушай, надо бы нам отметить нашу встречу! Кстати, ты извини, что я тебя школьным прозвищем назвал. А то ещё услышит кто-то и опять прилипнет к тебе.

      – Ты знаешь, я на это уже внимания не обращаю. Услышит кто-нибудь или нет, всё равно меня им окрестят. Вот уж подложил мне свинью папенька. Хоть фамилию меняй. 

      – Кстати, насчёт папеньки? Он у тебя ещё служит, или в отставку ушёл?

      – Не ушёл. Это его ушли. Пришли молодые, здоровые, умные. Пришлось освобождать место. “Се ля ви” – всему когда-нибудь приходит конец.

      Конечно, я уже и думать забыл про наши школьные годы. Шутка ли сказать – семь лет прошло! Да и кем мы тогда были? Глупыми детьми? Теперь передо мной стоял совершенно другой человек: высокий, умный, красивый.  Да и я был уже другим. Изменилось абсолютно всё: и внешность, и мысли, и цели, которые перед нами стояли. Мы были старые знакомые и одновременно совершенно незнакомые люди. И, тем не менее, нам обоим требовалось общение. Не потому, что мы были дружны в школе, скорее всего, это было любопытство. Нам очень хотелось узнать, как мог измениться человек, которого знал столько лет.

      К сожалению, нам не дали договорить. Прозвенел звонок, и студенты заняли места в ожидании преподавателя.

      Как только закончились лекции, мы с Рабом пошли в кафе, чтобы закончить разговор, который начали, и заодно отметить нашу встречу.

      За столиком мы с любопытством смотрели друг на друга.

      – Ну что, надо за встречу выпить? – спросил Володя. Он налил в рюмки вина.

      – Святое дело! 

      Рюмки звякнули, и приятная теплота разлилась по всему телу. Хмель немного ударил в голову, и мы уже разговаривали, как неразлучные друзья, будто бы и не было тех семи лет, которые изменили нас до неузнаваемости.

      – Так ты про отца не дорассказал.  Что с ним произошло?

      – В принципе, ничего интересного. Стал жертвой очередной кампании.

      – Какой ещё кампании?

      – Понимаешь, в армии время от времени начинают бороться с дедовщиной, вот он под горячую руку и попался. Кто-то положил глаз на его место, пришли дяди в лампасах и стали рубить сук, на котором сидят.

      – Какой сук?

      – Я про дедовщину. Бороться с ней – это рубить сук, на котором сидишь.

      – Значит, ты считаешь, что дедовщина – это тот сук, на котором держится вся армия?

      – Почему только армия? На этом принципе всё в стране держится. Вспомни, как Советский союз стал сверхдержавой. Половина страны в лагерях сидела и работала, а вторая половина стучала друг на друга.

      – Но это же рабский труд! В таком случае давай и Гитлера и Геббельса оправдаем. Они тоже для своей страны старались.

      – Они побеждённые, поэтому никто оправдывать их не будет. На войне прав только победитель.

      По мере того, как вино всё сильнее и сильнее ударяло нам в головы, голос наш становился всё громче и громче. Мы даже не заметили, как у нашего столика образовалась небольшая группа людей, которая с большим вниманием наблюдала за нашей дискуссией. 

      – Да чёрт с ним, с Гитлером, – перебил я Раба, – давай вернёмся к нашим баранам. Что у твоего бати случилось?

      – Да, в принципе, ничего особенного. К ним в часть поступила партия новобранцев. Ну, как водится, ребятам дали «прописку». Одному по почкам немного попало. А он возьми ночью и обоссысь кровью.  Представляешь, это во время работы этой комиссии.

      – Кровью?! И ты так спокойно об этом говоришь? Я слышал, что эти «прописки» в тюрьмах делают.  Что же, наша армия не по уставу, а по понятиям живёт? Так же только бандиты поступают.

      – Ну, ты не передёргивай. Живёт армия по уставу. Только надо понимать, что есть законы писаные, а есть неписаные.

      – Ты знаешь, все эти неписаные законы у Солженицына хорошо описаны.

      – Тоже мне, нашёл авторитет! Солженицын. Он же сам бывший ЗЭК. Да ещё враг народа.

      – И нобелевский лауреат, к тому же!

      – А ты знаешь, почему он нобелевским лауреатом стал? Тогда холодная война была. Всё, что делалось против нашей страны, щедро оценивалось на Западе. Вот ему там и дали эту премию за то, что он собственную страну грязью обливал. Будь моя воля, я бы его снова на зону послал, пусть теперь там «В круге втором» напишет.

      Резкий удар по столу заставил нас вздрогнуть. Пожилой мужчина, не сдержав эмоций, так ударил кулаком, что мы тут же замолчали.  

      – Правильно говоришь, парень! Давить таких писак надо!

      Мужчина подвинул свой стул к нашему столику и, перенеся со своего стола  водку и закуску, без всякого разрешения обосновался за нашим столом.

      – Я хочу выпить за тебя! – Мужчина похлопал Раба по плечу. – Честно говоря, мне не очень-то нравится современная молодёжь. Но вижу, что я заблуждался. Нет, не все ещё продались.

      Мужчина налил себе и нам водки и поднял свою стопку. Раб заулыбался и залпом выпил.

      – А ты что не пьёшь? – спросил меня мужчина.

      – Да мы вино пили… А водку с вином мешать…

      – Экий ты нерусский! Вот у своего приятеля учись, – он с гордостью посмотрел на Раба. – Главное, градус понижать нельзя. А что касается водки, так это самый русский напиток.

      Я залпом выпил водку.

      – Неужели вы считаете, – спросил я нашего собеседника, – что рабский труд может быть плодотворным?

      – А ты у своего Солженицына спроси. Где во время войны современная техника создавалась? В шарашках, – ответил сам на свой вопрос собеседник. – А полководцы откуда на фронт пришли? Опять-таки из зоны.

      – Это вы так говорите, потому что у вас никто не сидел. Если бы из ваших кого-нибудь посадили, у вас бы другая точка зрения была.

      – И опять ты ошибаешься, парень. У меня отец десять лет отсидел. А скажи ему что-нибудь про Сталина, так он тебе всю глотку перегрызёт.

      – Ну, тогда я ничего не понимаю, – развёл я руками.

      – То-то и оно. – Обнял меня собеседник по-отечески. – Что ты всё заладил, раб да раб… Это, понимаешь, смотря кому служить. Если великой державе, так я и рабом за честь сочту.

      К столику подсел ещё один незнакомец.

      – Пётр, – представился он. – Я про армию хочу сказать. Вот вы, демократы, – Пётр посмотрел на меня, – армию с грязью смешать готовы. А спроси вас, служили вы в ней?  Так вот, мне кажется, что нет. А я служил. Старшиной был. Так вот, что я вам скажу, то, что вы рабством и дедовщиной обзываете, не что иное, как элементарный порядок называется. И то, что старослужащие командирам помогают порядок поддерживать, так разве это преступление?

      – Я не про порядок говорю, – возразил я ему, – а про дедовщину. Вы отбивание почек порядком называете?

      – Ну, если честно, то и почки тоже. Каждый присягу даёт, каждый клянётся переносить все тяготы и невзгоды воинской службы. Клятву-то он даёт, да только переносить никаких тягот не собирается. Каждый норовит улизнуть от службы. Я хочу спросить, а кто родине служить будет? До таких патриотов можно достучаться, только если им по почкам стучать.

      К столику стали подсаживаться ещё какие-то люди. Они громко о чём-то кричали и стучали кулаками. Каждый из них считал своим долгом обругать демократов и провозгласить тост. Не пить было нельзя. Они так смотрели, как будто ты Родину предаёшь. В голове всё завертелось. И, хотя она уже плохо соображала, я совершенно чётко осознавал, что в нашем споре с Рабом абсолютно все разделяли его позицию, и никто не поддержал меня.

      Я зачем-то попытался встать, но ноги как-то разъехались, и я снова плюхнулся на стул.

      – Ух, как развезло твоего друга, – услышал я чей-то голос.

      – На воздух ему надо! – говорил другой.

      Меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Уж не знаю, где и сколько меня выгуливали, но пришёл я в себя от того, что Раб водил бутылочкой с нашатырём у моего носа.

      – Где это мы? – спросил я Раба.

      – О! Очухался! В садике мы. Не домой же тебя вести в таком виде? Ты хоть помнишь что-нибудь?

      – Помню, в кафе были, – начал вспоминать я. – Помню, мужики какие-то набежали. А потом ничего не помню.

      – А потом ты этих мужиков рабами обзывал, а они тебе пытались доказать, что это не так.

      – Ну и как, доказали?

      – Наверняка доказали бы, да твоё счастье, что ты сломался.

      – А то бы что?

      – А то бы они тебе по почкам начали доказывать, что ты не прав, – засмеялся Раб.

      Мы ещё час ходили по городу. Володя посмотрел на меня и тоном, не терпящим возражения, скомандовал.

      – Теперь можно домой.

      Он проводил меня до дверей квартиры, нажал на звонок и, услышав за дверью шаги, быстро ушёл.

      Мысленно я уже представлял, как меня встретят родители. То, что головомойка мне обеспечена, я нисколько не сомневался.

      Дверь открыл папа.

      – Ой! Только два часа ночи, а ты уже дома? – пошутил он. – Ты великолепно выглядишь!  

      В коридор вышла мама.

      – Да хватит тебе! – осадила она отца. – Ему сейчас выспаться надо. Завтра поговорите. Только не забудь и себя вспомнить. Помнишь, как ты набрался на первом курсе? Тогда я тебя еле домой доволокла.

      Я добрался до кровати, разделся и рухнул на неё.

      Утром, когда я проснулся, голова была свежая. Я сразу вспомнил, что было вчера. Но стоило мне встать на ноги, как снова всё закружилось и тело заныло.

      – С пробуждением, Сашенька! Как головка? – встретил меня отец.

      – Ох! – только и смог я выговорить.

      – Пошли рассол пить. Сейчас лечиться будем.   

      Мы пошли с ним на кухню. Мама уже хлопотала у плиты. На столе стояла трёхлитровая банка с огурцами.

      – Давай, лечись, – мама указала на банку. – Ты что пил-то вчера?

      – Сначала вино, а потом водку.

      – Ерша хватанул, – сказал отец. – Хорошо, что ещё с пивом не мешал. Запомни, Саня, вино с водкой никогда мешать нельзя.

      – А мне сказали, что градус нельзя понижать.

      – Это кто же тебя так просветил?

      – Мужик какой-то.

      Мама с папой расхохотались.

      – Честно говоря, я думал, что вы меня ругать будете. А вы смеётесь.

      – Кончилось время тебя ругать. Взрослым ты стал. А то, что ты силы свои не рассчитал, так это даже и к лучшему.

      – Да чего же хорошего? Голова как помойное ведро.

      – Вот в этом вся наука и есть, – сказала мама. –  Ты сегодня себя целый день свиньёй чувствовать будешь. И норму свою на всю жизнь запомнишь. Не расстраивайся, через это все парни проходят. Было бы хуже, если бы ты сегодня встал, как огурчик.

      – Хорошо, что сегодня в институт не надо, – пряча улыбку, сказал отец. – Представляешь, с какой физиономией ты бы сегодня показался там? Это вы что, всей группой так первое сентября отметили?

      – Да нет. Знакомого в институте встретил. Вот и зашли в кафе поболтать. Да вы его знаете. Володя Рабов. В нашей школе с третьего по пятый класс учился.

      – Раб что ли? – удивился отец.

      – Ну да. Помните, он у нас ещё старостой был.

      – Ещё бы не помнить! – оживилась мама. – Разве эту историю возможно забыть? Он и в институте у вас старостой станет, попомни моё слово.

 – Да, полно тебе, мама! Когда это было? Мы же тогда детьми были. Всё давно изменилось.

      – Я не буду с тобой спорить. Пройдёт время, и ты всё сам увидишь.

      – Папа, а ты тоже так считаешь?

      – Понимаешь, Саня, – задумчиво ответил отец, – человек формируется до шести лет. А дальше меняется только форма, а содержание остаётся, как правило, неизменным.

      – По-твоему, после шести лет в сознании человека ничего существенного не происходит?

      – По-моему, так. До шести лет происходит формирование личности человека. Создаётся его нравственный костяк.

      – А потом?

      – А потом идёт его дальнейшее развитие, но уже на базе этого костяка.

      – Значит, потом уже изменить в принципе ничего нельзя?

      – Почему нельзя? Можно. Только это очень трудно сделать. Человек начинает воспринимать мир через призму тех убеждений, которые ему заложили в детстве. Попадает, так сказать, в их зависимость.

      – Становится их рабом, – добавил я.

      – Можно сказать и так.

      – Рабом, – повторил я и задумался.

      – Ну да, рабом, а что, собственно, тебя так взволновало? Вы что, обсуждали эту тему?

      – С ним – нет. Мы говорили про дедовщину в армии. Он считает, что неуставные отношения – это тот сук, на котором держится не только армия, но и всё общество. У него отец был военным, и его позиция по этому вопросу меня не удивила. Я удивился другому.

      – Чему? – заинтересовался отец.

      – Тому, что абсолютно все, кто принимал участие в нашем споре, а в нём принимало участие много людей, поддержали Володину точку зрения, а не мою.

      – Что же здесь удивительного? – сказала мама. – Ты же этот спор не в академии наук затеял, а в пивной?

      – Не в пивной, а в кафе.

      – Какая разница? Как говорит папа, меняется форма, а не содержание.

      – Значит, ты считаешь, что если бы я на эту тему разговаривал с интеллигенцией, то результат был бы другим?

      – Конечно, другим, но ты не обольщайся. Ты бы всё равно был бы в меньшинстве. Я всех людей делю на две категории, – пояснила мама, – это рабы и цари. Увы, но в основной своей массе у людей рабская психология. В обществе царей мало, большинство рабов, даже среди интеллигенции.

      – Честно говоря, мне трудно поверить, что Володька – раб. Он всегда старался быть первым. Мама только что сказала, что нисколько не сомневается в том, что и в дальнейшем его поведение вряд ли изменится.

      – Ты просто неправильно понял маму. Царь не тот, кто имеет много власти и денег, а тот, кто свободен от предрассудков. Мало того, царь использует свою свободу для созидания, а не для разрушения. Иисус был царём, хотя ничего не имел, а Понтий Пилат был рабом, хотя имел и власть и деньги.

      – Но если всё так, как ты говоришь, – не соглашался я с отцом, – то как ты объяснишь такое явление, как прогресс? Ты только что сказал, что созидать могут цари, а не рабы. А так как в основной своей массе люди рабы, то общество не может быть созидательным.

      – Я не говорил, что рабы не могут созидать. Они созидают, и очень даже хорошо, но только при одном условии: они должны быть в кандалах, а рядом с ними должен стоять надсмотрщик с плёткой. Сними кандалы, убери надсмотрщика, и они тут же уничтожат всё, что только что создали. Самое опасное – это дать рабу свободу. Нет более жестокого хозяина, чем освобождённый раб. 

 

      У Володи Рабова утро началось тоже с головной боли. Стоило ему подняться с постели, как вчерашний день тут же напомнил о себе. Он, сморщившись, как прошлогодний лист, держась за стенку, чтобы не потерять равновесия, побежал на кухню, чтобы найти чего-нибудь остренького. Там, в трусах и майке, уже сидел отец.

      – О! Явление Христа народу! – засмеялся он. – Головка не болит?

      – Тебе смешно, а мне не до смеха.

      – Садись. Сейчас тебя вылечу.

      Отец вытащил из холодильника бутылку водки и налил своего «лекарства» в стакан. При этом не забыл и про себя.

      – А у тебя что, тоже голова болит? – спросил Володя.

      – Тебе для лечения, а мне для профилактики, – отшутился отец. – Пить в одиночку – самое последнее дело. – Он поднял свой стакан и чокнулся с Володей. 

      «Лекарство» и действительно подействовало. Не успела приятная теплота дойти до желудка, как головная боль стала утихать.

      – Огурчиком, огурчиком закуси, – учил отец. – А теперь щей кислых поешь. Мамка уже приготовила.

      Володя поморщился, глядя на тарелку со щами, но спорить не стал. Стоило ему только попробовать, как отношение к щам резко изменилось. Тарелка моментально опустела.

      – После первой и второй промежуток небольшой. – Отец снова налил водки.

Володя с отцом залпом выпили. Володя расплылся в улыбке и посмотрел на отца. 

      – Ну что, вылечился? – смеялся отец. – Учись, пока я жив.

      Действительно, от утреннего состояния не осталось и следа.

      – Ну, а теперь рассказывай, где это ты так вчера набрался?

      – Представляешь! Захожу вчера в аудиторию, и кого ты думаешь, я встречаю? Саню! Я с ним с третьего по пятый класс учился. Вот и пошли отметить нашу встречу.

      – Это какого Саню, с которым ты ещё за одной партой сидел?

      – Ну да.

      – Значит, вы теперь в одном институте?

      – Не только в институте, но и в одной группе.

      – Ну, а набрались-то как? Силы не рассчитали по молодости?

      – Дело не в силах. Саня про тебя спрашивал. Ну, просто так спросил. Я ему и рассказал про то, как тебя из армии попёрли. Одним словом, спор про дедовщину пошёл. Так ты представляешь? Все мужики со своих мест повскакивали, и к нам за столик. А Саня давай им лекции про свободу и права человека читать.

      – А ты?

      – А что я? Ты мою точку зрения знаешь. Так представляешь, они не на меня, а на Саню набросились.

      – А ты?

      – А я выпил с ними за наши принципы, тем и разрядил обстановку.

      – А Саня?

      – А Саня в завершение их рабами обозвал. Можешь представить себе, в каком он состоянии был. Пришлось его потом ещё домой провожать, а то бы мужики могли ему и главный аргумент предъявить. Один так и сказал: «До таких патриотов можно достучаться, только если им по почкам стучать». Не бросать же мне товарища?

      – Да, товарища… – недовольно прошипел отец. – Давай-ка ещё выпьем, сынок.

      Он разлил по стаканам водку и, не дожидаясь сына, опустошил стакан.

      – Давай пей, – приказал он Володе. – Вот из-за таких товарищей твоего отца с армии и попёрли. Интеллигенция сраная! Думают, что в белых перчатках можно что-то построить и не испачкаться! А вот это ты видел?

      Отец смачно сложил кулак в кукиш и сунул его почти в физиономию сыну.

      – Да что ты на меня-то окрысился? – возмутился Володя. – Я как раз так и не считаю.

      – Да разве дело в тебе? Ты посмотри, что в стране делается? Горбачёв этот вылез откуда-то. Вокруг себя интеллигентов этих вшивых поставил. Что со страной-то будет, я тебя спрашиваю?

      – Нас теперь учат, что интеллигенция – это совесть нации, – заметил Володя.

      – Это вас так теперь учат? Тьфу! А нас, сынок, учили по-другому. Знаешь, что Ленин про интеллигенцию говорил? Интеллигенция – это говно!

      – Зачем же ты меня в этот институт запихал? – спросил его Володя. – Хочешь, чтобы и я таким стал? Уж лучше бы я в военное училище пошёл. Там всё проще. И никакой интеллигенции.

      – Не наше сейчас время, сынок. Нельзя тебе туда. Смотри, что они делают! Варшавский договор распустили. Войска из Германии выводят. Кому ты служить собираешься? Этим гнидам?

      – А после института что? Разве что-нибудь по-другому будет?

      – После института ты свободный человек будешь. Не на них, а на себя работать станешь. Ну а потом всё вернётся на круги своя. Придут к власти наши, так уж мы дадим им просраться. Умоются они кровавыми слезами.

      Этот разговор, видимо, очень задел отца. Глаза его засверкали, зубы заскрипели, а руки затряслись. Он взял бутылку, посмотрел на оставшуюся водку и сказал:

      – Давай допьём это. И кончим разговор, а то я ещё не сдержусь, да сам перестройку начну – по-своему.

      Только они успели допить водку, как на кухню вошла мать.

      – Ты что же это делаешь, старый дурак? – закричала она на отца. – Мало того, что сам от бутылки оторваться не можешь, так ты ещё и сына к этому приучаешь?

      – Цыц, дура! – заорал на неё отец. – Знай своё место и не суй нос не в свои дела, когда мужчины о делах разговаривают.

      – Какие дела? – не унималась мать. – Были дела, да все вышли! Хоть бы штаны надели! Ну надо же, сидят голые, и с утра водку хлещут!

      Мать ушла с кухни, а отец, что-то пробормотав себе под нос, снова заплетающимся языком обратился к сыну:

      – Вовка, никогда не слушай баб. Они, как и интеллигенты, только сопли пускать умеют. А на счёт этого дела, – он постучал пальцем по бутылке, – не бери в голову. Это я так, чтобы депресняк снять. На тебя у меня вся надежда. Вот встанешь на ноги, мы с тобой такие дела делать будем! Ты что же, думаешь, у меня связей не осталось? Вот они где у меня все будут. – Отец сжал свой огромный кулак и погрозил воображаемым интеллигентам.

      Отца сильно развезло. Он стал что-то невнятное бормотать, голова его стала всё больше и больше склоняться, наконец, она полностью успокоилась на столе, и послышалось ровное и спокойное дыхание. На кухню снова вошла мать.

      – Ну слава Богу, угомонился, – проворчала она.

      – Да ладно тебе! – прервал её Володя. – Хватит на него нападать. Его ведь тоже понять можно. Шутка ли сказать: был полковником, а стал пенсионером.

       – Да неужто я не понимаю? Ты бы, сынок, поскорее свой институт заканчивал, да что-нибудь организовал. Вон, сейчас кооперативы разрешили… Может и для отца бы дело нашлось. А то ведь, он не сможет  без дела жить. Сопьётся, а потом вперёд ногами на кладбище. У вас, у мужчин, это сплошь и рядом. Это мы, женщины, себе работу везде найдём.

      Володя с матерью подхватили отца под руки и поволокли в спальню.

      Только после всего этого Володя надел брюки. Он подошёл к зеркалу и посмотрел на себя.

      «Да, его время кончилось, – подумал он про отца, – Теперь наступило моё время. Теперь я главный».

 

      Встретив в институте Раба, я не успел с ним даже поговорить. Увидев друг друга, мы, не сговариваясь, рассмеялись. Мне, конечно, хотелось спросить у него, как он добрался до дома и как его встретили родители, но начались занятия. Пришлось отложить наш разговор до следующего раза.

      После занятий наша группа осталась в аудитории, чтобы выбрать старосту. Я сразу вспомнил третий класс.  Однако здесь всё происходило с точностью наоборот. Никто не хотел заниматься этой организационной работой. Каждый искал причины, чтобы увильнуть от этого хомута. После долгих споров куратор, который, наверное, уже привык к подобным процедурам, вмешался в ход собрания.

      – В таком случае, я сам назначу старосту.

      – Ну зачем же такие жертвы! Среди нас есть люди, которые считают, что подневольный труд никогда не может быть плодотворным, – сказал с места Раб.

      – В этом есть логика, – ответил ему куратор. – Но, что же делать, если все отказываются? Лично вы кого предлагаете?

      – Я могу предложить только себя, – шутливо ответил Володя.

      – Никто не возражает? – спросил куратор.

      Кто же мог возражать? Все с облегчением подняли руки вверх. Вопрос был решён. Группа уже хотела разойтись по домам, но неожиданно Раб остановил всех.

      – Э, нет. Так дело не пойдёт, – громко сказал он. – Скинули с себя хомут и сразу по кустам. А расхлёбывать всё мне?

      – А что расхлёбывать? – спросила удивлённая студентка. – Все вопросы решены, чего же ещё надо?

      – Я предлагаю скинуться, – заявил Раб.

      – А на что? – переспросила девушка.

      – Не на что, а зачем, – поправил её Раб. – Нам всем познакомиться надо. Давайте скинемся и поедем куда-нибудь за город. Там поближе познакомимся. Мы же не знаем даже, как зовут друг друга.

      – А что? Это отличная идея, – поддержала Раба девушка. – Кстати, зовут меня Наташа. 

      – Ну вот, с одним человеком уже познакомились, – улыбнулся Володя. – А меня зовут Володя Рабов. Все слышали?  Значит так, кто хочет всей группой поехать за город, подходите ко мне записываться.

      Володя достал чистый лист бумаги и ручку. Тут же его окружили студенты и стали наперебой совать ему деньги и выкрикивать свои фамилии.

      – Раб, меня запиши, – послышался чей-то голос.

      Володя засмеялся и повернулся в мою сторону.

      – Ну, что я тебе говорил? – сказал он мне. – Услышат или не услышат эту кликуху, всё равно она ко мне прилипнет.

 

      Бабье лето. Интересно, кто придумал его? Если говорить об официальных временах года, то такого понятия просто не существует. Однако в действительности оно есть. Природа как будто вспоминает о каких-то недоделанных делах и снова из осени возвращается в лето. Снова солнце начинает нагревать землю, снова листья подставляют себя золотым лучам, снова надежда зажигается во всём живом на Земле. А может быть, чудо произойдёт? А может быть, возможно повернуть всё назад и вернуться в прошлое? Увы, увы, и ещё раз, увы! Время невозможно повернуть вспять. Всё подчинено только одному закону, это движение вперёд. А бабье лето – только небольшая остановка для того, чтобы оглянуться назад, осмыслить всё произошедшее и снова продолжить свой путь.

      Именно такое настроение навевало бабье лето на всю нашу группу, которая по предложению старосты собралась за городом. Студенты сидели вокруг костра на берегу небольшой речушки, смотрели на огонь и слушали потрескивание веток в костре.

      Все вспоминали школьные годы и грустили, что эта страница жизни уже перевёрнута и нет на свете силы, которая могла бы перелистнуть её назад. Ну хоть на один день, хоть на час, хоть на одно мгновение! Нет. Только вперёд, никаких послаблений. Воспоминания – это всё, что осталось для каждого из нас.  

      – А может быть, хватит об этой школе? – вывел из воспоминаний всю группу Раб. – Неужели она не надоела вам за одиннадцать лет?

      – Всякое бывало, – задумчиво ответила Катя. – Но, самое печальное, что больше никогда этого не будет.

      – Вот и отлично! Надо глядеть только вперёд. Только будущее может быть интересно, – ответил ей Раб.

      – Без прошлого нет будущего, – поддержал Катю Дима.

      – А если всё время оглядываться назад, то можно голову себе разбить, потому что будешь идти затылком вперёд. – Володя встал и отошёл от костра к речке.   

      Я, Дима и Катя последовали за ним, желая довести свой спор до конца. 

      – Мне тоже кажется, что без прошлого нет будущего, – сказал я Володе. – Возьми хоть наше поступление в институт. Каждый из нас мечтал о будущей профессии ещё в школе. Вот и выходит, что наше настоящее родом из прошлого.

      – Ну, это ты по себе судишь, – ответил Раб. – Лично я ни о какой профессии никогда не мечтал. Не всё ли равно, какая у тебя профессия?

      – Ну, ты же сам решал, в какой институт поступить, – удивилась Катя, –  значит, ты думал об этом?

      – Если честно, то я ничего не думал. У нас в семье за всех отец думал. Он сказал, вот я и поступил.

      – Хорошо, пусть этот вопрос решал отец. Всё равно, он исходил из твоих наклонностей, которые сформировались в прошлом, а не в будущем, – сказал Дима.

      – А вот в этом-то ты и не прав. Мой отец как раз исходил не из прошлого, а из будущего. По его расчёту, через пять лет профессия экономиста станет самой высокооплачиваемой.

      – Неужели только деньги надо учитывать при выборе профессии? – спросил я.

      – А что же ещё? – не понял меня Раб.

      – Как минимум, профессия должна приносить удовлетворение, – сказал Дима. – Это же чокнуться можно, работать на работе, которая раздражает.

      – Удовлетворение могут принести только деньги и власть. Всё остальное способно только раздражать.

      – Но, позволь, – возмутилась Катя, – чтобы достичь власти и денег, надо сначала работать. А деньги – это только оплата за труд.

      – Что касается власти, то я с тобой не согласен, – возразил Раб, – Возьми, к примеру, нашу группу. Разве, избрав меня старостой, вы не наделили меня маленькой властью?

      – Тоже мне, власть! – усмехнулся Дима. – Скорее, это обязанность.

      – Значит, ты считаешь, что у меня вообще никакой власти нет? – Раб с иронией смотрел на Диму.

      – Нет, я так не сказал. Власть, конечно, есть, но уж очень маленькая.

      – Мы сейчас не будем обсуждать количественное выражение этой власти, – развивал дальше свою теорию Раб. – Главное, что она есть. И это мой главный аргумент в нашем споре.

      – В каком споре? – не поняла Катя.

      – Вот тебе и приехали… – развёл руками Раб. – Спорили, спорили и забыли, о чём спорили? Ты же сама пыталась мне доказать, что для того, чтобы получить власть и деньги, нужно сначала много работать?

      – Да, это я помню, – не понимала старосту Катя. – Я не понимаю, в чём заключается твой аргумент?

      – А аргумент заключается в том, что для того, чтобы получить власть, совсем не обязательно долго работать. Вы избрали меня старостой только потому, что никто из вас сам не хотел быть избранным.

      – Ну хорошо. А как насчёт денег? У тебя тоже аргумент есть? – спросила Катя.

      – Есть. Если есть власть, значит, есть и деньги. А если есть деньги, значит, есть и власть.

      – Ну, вот ты и попался! – обрадовался Дима. – Как только что мы выяснили, власть у тебя всё-таки есть. А вот денег от этой власти нет.

      – А это что?

      Раб достал из кармана деньги и показал их нам.

      – Но это же наши деньги, которые мы сдали тебе на поездку, – удивлённо сказала Катя.

      – Какая разница, чьи это деньги? Главное, что они есть, и они у меня. Это, как раз, и доказывает, что власть и деньги неразделимы. Маленькая власть – маленькие деньги, большая власть – большие…

      – Ну, нет, это не считается, – оживилась Катя. – Ты же не можешь распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению? В таком случае, как ты утверждаешь, и кассира в магазине можно назвать человеком, наделённым властью. Попробуй она распорядись деньгами по своему усмотрению, да от неё мокрое место останется.

      – Катюша, зачем спорить? – улыбаясь, сказал Раб. – В споре только один аргумент имеет значение – это доказательство. А мы здесь не спорим, а так, только воздух сотрясаем.

      – Значит, у тебя нет доказательств? – ехидно спросил Дима.

      – Нет, – ответил Раб. – Только не у меня, а у тебя.

      Раб пренебрежительно посмотрел на Диму, взял свою спортивную сумку и куда-то ушёл.

      – Ну вот, обиделся! – разочарованно сказала Катя.

      – А что я, собственно, такого сказал? – удивился Дима.

      – Да ладно вам! Ничего он не обиделся. Просто задумал что-то. – Мне почему-то этот спор был неприятен, и я хотел скорее перевести разговор на другую тему. – Смотрите, что это там по реке плывёт? 

      Я указал рукой в сторону реки. По ней действительно что-то плыло. Катя тут же подбежала к самой воде. Дима не отходил от неё ни на шаг. По тому, как Дима смотрел на Катю, было видно невооружённым глазом, что она ему очень нравится. Катя тоже это заметила. И ей это определённо нравилось. Она нарочно вертелась перед ним, строила глазки, а сама с явным удовлетворением наблюдала за своим поклонником.

      – Да это же венки! – крикнула Катя.  

      Действительно, по реке один за другим плыли венки.

      – Это кто-то посылает их нам. Их обязательно надо достать!

      Она шла за венками вдоль берега, но венки достать было невозможно. Дима нашёл длинную палку, но и это ему не помогло. Палка не доставала до венков.

      – Дима, смотри, лодка! – Катя указала на лодку, которая была привязана к берегу, далеко вниз по течению реки.

      Они оба побежали к лодке, обгоняя венки. Я не торопясь пошёл за ними, наблюдая, как бежит Катя, а за ней с палкой несётся Дима.

      Катя добежала до лодки и забралась в неё. Дима с палкой тоже устроился рядом с ней.

      Я подошёл к ним в тот момент, когда венки должны были подплыть к лодке.

      – Димка, не зевай! Палку приготовь! – почему-то шёпотом сказала Катя. 

      Дима выставил палку вперёд и приготовился ловить венки. Как только они поравнялись с лодкой, он вытянулся вперёд и зацепил палкой венок. При этом лодка накренилась, черпнула бортом воду и Катя с Димой, плавно, как в замедленной съёмке, повалились в воду.

      – Ой! – только и успела крикнуть Катя. 

      Река моментально поглотила её, и она скрылась под водой. Я не успел даже сообразить, что произошло, а Дима уже стоял по пояс в воде и держал на руках мокрую и испуганную Катю. Она прижалась к нему всем телом, обвила руками его шею и только стучала зубами от страха и холода.

      Дима, стоя в воде, держал Катю, и даже не пытался выйти из реки. Непонятно, что привело его в оцепенение, то ли падение с лодки, то ли спасение Кати, но мне кажется, что он остолбенел от другого. Мокрое платье Кати стало почти прозрачным. Оно как бы перестало существовать. Впервые в жизни Дима прижимал к себе практически обнажённое девичье тело. Он чувствовал биение её сердца и её дыхание. Именно это привело его в состояние шока, именно поэтому он стоял, как вкопанный и не знал, как себя вести. Однако вечно это длиться не могло. Дима пришёл в себя и огляделся по сторонам. Взгляд его остановился на палке, которая, зацепившись за лодку, покачивалась на воде и держала зацепившийся за неё злополучный венок. Дима, держа на руках мокрую Катю, медленно подошёл к венку, высвободил одну руку и достал его. Потом он вышел на берег и остановился передо мной.

      Я смотрел на них, не моргая. Испуг, который овладел мной, стал проходить, а на смену ему пришёл смех, который невозможно было сдержать. Глядя на Диму, абсолютно мокрого, держащего на руках такую же мокрую Катю, да ещё в придачу мокрый венок, я хохотал и не мог остановиться.

      – Да ты её хоть на землю поставь, – еле говорил я Диме сквозь смех.   

      Он поставил Катю на землю. Она была вся синяя от холода, а нижняя челюсть у неё тряслась.

      – Платье надо снять, а то заболеешь, – сказал ей Дима. – И к костру надо побыстрее.

      Все трое мы повернулись в сторону костра.  Он светился маленькой точкой почти у горизонта.

      – Ничего себе! Сбегали за цветочками! – залязгала  зубами Катя. – Пока до костра дойдём, точно околеем.

      – Ничего, – подбодрил её Дима. Он прыгал на одной ноге и пытался снять брюки, которые прилипли к телу. –  Мы бегом побежим, заодно и согреемся.

      – Ты раздеваться-то будешь? – спросил я Катю. – Или воспаление лёгких хочешь подцепить?

      – Так как же я пойду? Голой что ли?

      – Не пойдёшь, а побежишь, – уже смеялся Дима. – А голой не надо. Я тебя в твой венок одену.

      Он взял мокрый венок и надел его на голову Кате.

      – Вы хоть отвернитесь. 

      Мы отвернулись. Катя разделась, отжала свои трусики и начала их снова натягивать.  Нога, на которой она прыгала, наступила на острый камень. Катя попыталась удержать равновесие, но запуталась в трусах и рухнула на землю.

      – Ой!!!

      Мгновенно мы с Димой повернулись и бросились к ней на помощь. Она лежала на траве обнажённая со спутанными трусами ногами.

      – Вы что?!!! – закричала она, натягивая трусики.

      – А ты что? – спросили мы хором.

      – А я ничего, просто грохнулась, – и Катя расхохоталась.

      Она смеялась не над той ситуацией, в которую попала, а над нами.  Вид двух молодых парней, которые стояли, выпучив глаза, раскрыв рты, и смотрели на голую девушку, вероятно и не мог вызвать иной реакции.

      – Рты закройте! Чего стоите? Мы к костру-то побежим? Или вы уже согрелись?  

      Она натянула мокрые кроссовки, подала мне одежду и побежала к костру.

      – Саня, ну раз ты на это подписался, то и мою возьми. – Дима протянул мне своё мокрое бельё.  

      Мы побежали догонять Катю.

      Наша компания сидела у костра и, кажется, даже не заметила нашего отсутствия. Все оживлённо о чём-то говорили. Однако вид раздетой девушки и двух гонящихся за ней парней привлёк их внимание.

      – Т-а-к! – сказал Олег, приставая с корточек, глядя на бегущих. – По-моему тут что-то неладное. Надо вмешаться.

      – Так это же наши! – узнала бегущих Наташа. – Смотрите, это же Катя, а те двое – Саня и Дима!

      – Интересно, – не понял Олег. – А почему она голая? И зачем Саня с Димкой гонятся за ней?

      – А ты попробуй угадать с трёх раз! – захихикала Марина.

      Все громко засмеялись.  

      – Катька! А не быстро ли ты бежишь?! – закричала Марина.

      – Ничего, если не догонят, то хоть согреются, – поддержал Маринину шутку Олег.

      – Быстрее! Быстрее! – начали кричать все остальные.

      Кто-то нашёл верёвку и тут же приспособил её в качестве финишной ленточки.

      – Ка-тя! Ка-тя! Ка-тя! – пищали девчонки. 

      – Дим-ка! Дим-ка! Саня! Саня! – вторили им баском ребята. 

      Катя первая дотронулась грудью финишной ленты и повалилась от усталости на траву.

      – Фу, вот теперь действительно согрелась! – только и смогла она сказать. От неё шёл пар.

      – Качай чемпионку, – раздался чей-то голос.

      Парни схватили Катю и стали подбрасывать её вверх. Я и Дима подошли к костру. Ребята закончили качать Катю и поставили её на пень, как на пьедестал, поправив венок на её голове. 

      – Что ж вы девицу догнать не могли? – спросил нас Олег.

      – А ты сам побегай за ней, а я на тебя посмотрю, – ответил я ему.

      – Катюша, посоревнуешься со мной! – предложил Олег.

      – Нет уж. Я уже набегалась. Ты, вон, Наташу догони попробуй.

      – А, что, я могу! – тут же  согласилась Наташа. – А раздеваться обязательно? – посмотрела она на Катю.

      – Так ведь если ты не разденешься, кто же за тобой побежит?

      Взрыв хохота раскатился по реке, как весенний гром. Студенты стали скидывать с себя одежду и, как очумелые, гоняться друг за другом по берегу реки. Не прошло и двух минут, как у костра остались только я, Дима и Катя.

      – Ну вот, теперь сухой одежды хоть отбавляй. – Дима поднял с травы чью-то куртку и накинул её на плечи Кати. – Садись к костру поближе, а то замёрзнешь.

      Катя слезла со своего пня, подобрала что-то Диме и подала ему.

      – Ты тоже накинь.

      Я насобирал веток и устроил из них сушилку. Мы сели у костра и стали наблюдать за ребятами.

      – Надо же, только что мы были совсем чужими людьми, а прошло два часа, и у меня такое чувство, что я всех их, – Катя показала рукой на бегающих ребят, – знаю лет сто, не меньше.

      – Вот видишь, как здорово, а ты ещё ехать не хотела! – Дима подбросил веток в костёр. – Еле уговорил её, – пояснил он мне.

      – Да этот Раб, он как начал липнуть ко мне с этой поездкой, так во мне что-то и взбунтовалось. Уж очень не люблю я, когда на меня кто-то давит.

      – Кстати, а где он? – спросил Дима. – Как ушёл от нас, не говоря ни слова, так его больше и нет. Может быть, он и действительно обиделся на нас?

      – Да не бери ты в голову, – сказал я Диме. – Раб не тот человек, которого можно обидеть. Скорее, он тебя обидит.

      – А ты что, знал его раньше, до института, я имею ввиду? – спросила меня Катя.

      – Мы в школе учились вместе. С третьего по пятый класс.

      – Странно, я бы никогда не подумал, – удивился Дима.

      – Почему странно?

      – Ну, как-то заметно, если люди давно знакомы или дружат.

      – Мы никогда не дружили с ним. По-моему, он вообще в школе ни с кем не дружил.

      – Странно, – удивилась Катя. – А со стороны кажется, что он очень компанейский. Знаете, есть такие люди, которые притягивают к себе – лидеры. Кстати, этой поездкой мы же обязаны ему?

      – А он и есть лидер. Он и в школе им был, и здесь, в институте, да я уверен, что и дальше он им останется.

      – Тогда тем более странно. Если он лидер, почему же он не имеет друзей?

      – Потому что он раб, – сам не зная, почему, сказал я.

      – Раб? – удивилась Катя. – Но разве раб может быть лидером? Разве раб может притягивать к себе людей?

      – Может, ещё как может, – ответил я ей.

      – А чего же не может раб?

      – Он никогда не может быть человеком, – задумчиво отвечал я. – Он не может радоваться, не может любить, не может вот так просто скинуть с себя одежду и голышом бегать вдоль реки.  Он всегда прагматичен, всегда ревностно служит обстоятельствам. Он их раб. Он думает, что имеет всё, а на самом деле, он не имеет ничего, ибо готов отдать всё этим обстоятельствам, даже свою собственную жизнь.

      – Ну, ты уж что-то очень намудрил, я ничего не поняла.

      – О чём спорим? – раздался знакомый голос.

      Из кустов вышел Раб. В руке у него была спортивная сумка. Та самая, с которой он ушёл от нас. Однако было видно, что сумка была заполнена чем-то очень тяжёлым.

      – Кстати, а почему голышом? – удивился Раб, глядя на Катю и Диму.

      – Что ты так уставился на меня? – спросила его Катя. – Посмотри! – Она показала рукой на полянку вокруг костра, на которой валялась одежда всей группы и на студентов, бегающих вдоль реки. Парни были одеты только в трусы, а девушек кроме трусиков украшали лифчики.

      – А мы как раз о тебе говорили, – сказал Дима. – Слабо тебе снять с себя всю одежду и побегать вдоль реки голышом, как они?

      – Ну почему, как они, – засмеялась Катя. – Давай больше. Попробуй совсем без всего. Ты же староста, должен быть круче их.

      – Перед тобой, Катюша, могу, сколько угодно, а перед ними – нет. И именно потому, что я староста.

      – Не понимаю, а почему староста не может бегать голышом по берегу реки со своими однокашниками? – спросил Дима.

      – Обстоятельства не позволяют. Я же староста.

      Дима с Катюшей переглянулись и выразительно посмотрели на меня.

      – Нет, ты поподробней про обстоятельства расскажи, – стала заводить Раба Катя. – Почему это передо мной можно, а перед группой нельзя?

      – Перед тобой можно потому, что ты женщина, а я мужчина…

      – Фу, какая пошлость, – поморщилась Катя.

      – А перед группой нельзя потому, что я какой ни есть, а всё-таки командир и не должен идти на поводу у своей команды. Понимаешь, команда должна идти за мной, а не я за командой. Вот, собственно, все обстоятельства.

      – А ты никогда не пробовал взять и наплевать на все обстоятельства? – спросил Дима. –  Ну, человек же не робот? Знаешь, иногда хочется вот просто так, взять и побегать голышом, и наплевать на все обстоятельства.

      – Ты знаешь, мне такое даже в голову никогда не приходило. – Раб как-то  недоверчиво посмотрел на нас. – Слушайте, а что у вас произошло? Вы что, с ума все посходили?

      – Да никто с ума не сходил, – вмешался я. – Просто Катя с Димой пытались вытащить венок из речки и упали в воду. Пришлось снять мокрую одежду и греться с помощью бега. Видишь, одежда сохнет?

      – Ну, это понятно, – сказал Раб, придурковато улыбаясь. – С вами ясно, а они-то почему голышом бегают?

      – Понимаешь, они посмотрели на нас, и им тоже захотелось побегать голышом, – попыталась объяснить ему Катя.

      – Честно говоря, ничего не понимаю. С вами всё понятно. У вас так сложились обстоятельства, что вы вынуждены были снять одежду, а им-то это зачем?

      – В этих обстоятельствах как раз вся соль. – Катя для убедительности стала размахивать своими руками перед носом Раба. – Людям стало завидно, что у нас так сложились обстоятельства, что мы были вынуждены не считаться с обстоятельствами. И они тоже захотели наплевать на обстоятельства, скинули одежду и стали бегать голышом. Понятно? 

      – Н-е-т! – как-то неестественно проговорил Раб.

      Впервые в жизни Володя Рабов перестал ориентироваться в обстановке. Всегда с тех пор, как он себя помнил, логика полностью определяла его мышление. Всегда он знал, что хотел и зачем. Всегда умело просчитывал пути к намеченной цели и всегда достигал её, именно потому, что чётко знал, что определённые поступки вызовут определённые действия. Но сегодня произошёл сбой. Сегодня логика отказалась служить ему. Он, командир, не понимал, что думают его подчинённые. Он чувствовал себя идиотом. А может быть, это они идиоты? Так это, или нет, но должна быть причина и для этого. Значит, есть кто-то другой, кто может руководить мыслями этих людей помимо него? И этот кто-то сильный противник, раз вот так быстро заставил всех подчиняться своей воле. Нет, это не входило в Володины планы. Первый должен быть он. Только он и никто другой.

      – Ну, что же здесь непонятного? – вспылила Катя. – Это же так просто.

      – Обожди, обожди, – прервал Катю Раб. – Давай разберёмся сначала. Кто разделся первый?

      – Я, – ответила Катя.

      – А потом?

      – Потом Дима.

      – А потом?

      – Потом все остальные.

      «Вот он, кто-то, – подумал Раб. – Вот тот, кто повёл за собой всю толпу. Мало того, она и меня хочет убедить в этом. Вон как ручонками то размахивает. Ну уж нет. Не на того напала. Однако что же я могу ей противопоставить? Я же даже не понимаю, какими рычагами она воздействует на толпу».

      – Ну, теперь-то ты всё понял? – требовала от него ответа Катя.

      – Нет, – уже твёрдо заявил Раб. – Не только не понял, но и понимать не хочу.

      – Ну какой же ты, право…

      Неизвестно, чтобы ему могла наговорить Катюша, если бы их разговор с Рабом не прервали. Студенты, набегавшись вдоволь, возвращались к костру. Красные и мокрые от пота, они падали у костра на траву и в блаженстве испускали пар, который исходил от их разгорячённых тел.

      – О, и староста откуда-то появился! – удивился Олег, увидев Раба. – А у нас тут без тебя новый лидер, Катюша.

      – Точно, лидер, – подтвердила Наташа. – Всего несколько минут, а всю усталость как рукой сняло. Будто и не было ни выпускных экзаменов, ни вступительных.

      – А всего-то нужно было просто побегать голышом, – вставила Марина. – Катюша, а нам надо было тебя в старосты выбирать.

      Эти слова как ножом полосонули по сердцу Володи.

      – Вы бы оделись лучше, – сказал Раб, ничем не выдавая своего угнетённого настроения. – Не так уж и жарко. Простудитесь всей группой, мне, что ли, на лекции одному за вас ходить?

      – Да, что правда, то правда, – согласился Олег. – Согреться сейчас бы не помешало. Да и бельё уже высохло.

      Олег снял с веток одежду Кати и Димы, ощупал и кинул её им.

      – Что касается согреться, то нет никаких проблем. – Раб вытащил из спортивной сумки несколько бутылок вина. – Всё предусмотрено.

      – Вот это предусмотрительность! – обрадовался Олег. – Ты что, мысли наши читаешь?

      – Ну, вы же не переизбрали меня ещё?

      – Нет, при таком раскладе переизбрание отменяется, – смеялся Олег, читая название вина на этикетке. – Пусть у нас будет и староста и лидер. Одно другому не мешает. 

      В одно мгновение появилась откуда-то белая тряпка, которая была использована в качестве скатерти. На неё выставили закуску, о существовании которой никто даже и не подозревал. Девчонки быстро изготовили из бумаги стаканчики. Прошло всего пять минут, а группа, уже одетая, сидела вокруг костра со стаканчиками в руках.

      Раб вытащил из сумки коньяк.

      – А это для мужчин, – торжественно произнёс он.

      Сначала выпили за лидера группы – Катюшу, потом за старосту, а потом уже никто и не помнит за что. Только после того, как всё спиртное было выпито и вся закуска съедена, студенты перевели дух, и развалились на траве в немыслимых позах. Дима сидел возле меня, а Катюша лежала рядом, положив свою голову к нему на колени. Раб подошёл к нам и сел рядом.

      – Слушай, Владимир, – обратился к Рабу Олег. – А откуда ты мог предвидеть, что нам действительно понадобится спиртное? Ведь об этом и разговора даже не было. А когда мы стали бегать, тебя не было. Ты же не мог знать об этом заранее?

      – Просчитать можно любое развитие событий. Если очень постараться, конечно, – ответил ему Раб.

      – А если серьёзно, – спросила Раба Катя, – ты же не мог знать, что я с Димой упаду в воду? Ты не мог предвидеть, что нам придётся раздеться и сушить бельё у костра?

      Раб наклонился к нам поближе и почти шёпотом сказал:

      – Если вы помните, наш разговор закончился тем, что власть предусматривает деньги, а деньги предусматривают власть. В качестве примера я показал вам деньги, которые оказались в моих руках именно потому, что я обладаю хоть и маленькой, но властью. Катя не приняла мой довод, так как считала, что это деньги не мои. Я не стал спорить. Я просто пошёл в магазин и потратил их по своему усмотрению. Без решения тех, кому эти деньги принадлежали. Вот вам и доказательство моей правоты. Я трачу деньги по своему усмотрению, а те, кому они принадлежали, даже хвалят меня за это.

      – Это не считается, – возразил Дима. – Это просто случайность, что вино пришлось кстати.

      – Случайность – это частный случай закономерности, – быстро, как заученную фразу, выпалил Раб.

      – В чём дело? О чём это вы там шепчетесь? – привлекла внимание всей группы к нам Наташа.

      – Да уж, давайте без тайн, – поддержал её Олег. – Кстати, Володя, ты так и не докончил свою мысль о том, что просчитать можно любое развитие событий. Если это возможно, то может быть, ты нам предскажешь будущее?

      – В принципе, можно, конечно. Только это займёт много времени. Вас много, а я один.

      – Ну хорошо, если нельзя для всех, то хоть для одного, для себя, например. Ты знаешь, что тебя ждёт?

      – Знаю, конечно. Я женюсь.

      Вся группа расхохоталась.

      – Тоже мне, предсказатель! – смеялся Олег. – Так каждый может.

      – Тогда поставь вопрос конкретнее.

      – На ком ты женишься?

      – На Кате, – не задумываясь, ответил Раб.

      Все снова засмеялись.

      – На мне? – Катя даже поднялась с коленей Димы. – А ты у меня хотя бы спросил? Честно говоря, мне такие мужчины как ты не нравятся.

      – Нет, вы посмотрите! Как вам это нравится? – возмутилась Наташа. – Не успел увидеть девушку без платья и сразу жениться? А мы? Чем мы хуже?

      Она задрала подол своего платья и показала свои стройные ножки.

      – А они? – Наташа показала рукой на остальных девушек. – Ты уж объясни нам, а то вон сколько врагов наживёшь!

      – Ножки здесь не причём, – ответил Раб. – Хотя, справедливости ради, надо отметить, что они хороши. Дело совсем в другом.

      – Интересно, в чём же? – Наташа опустила подол платья.

      – Дело в том, что Катя, как только что мы выясняли, тоже является лидером. Посудите сами, разве можно держать двух тараканов в одной банке? Они либо должны стать одним целым, либо перегрызть себе глотки.

      – Во-первых, с чего это ты взял, что я лидер? – прервала Раба Катя. – Я ничего никого не заставляла делать, а во-вторых, с чего ты взял, что я собираюсь перегрызать тебе глотку?

      – А любовь, – обратилась к Рабу Марина, – ты что, любовь даже в расчёт не берёшь?

      – Ой, да перестаньте вы! – недовольно махнул рукой Раб. – Какая ещё любовь? Это всё детские сказки. Ваша любовь ни что иное, как инстинкт. Всё, что вы называете любовью, необходимо только для продолжения рода.

      – Нет, давай разберёмся в этом подробнее, – вступил в дискуссию Олег. – Я бы согласился с тобой, если бы ты так сказал о страсти. Страсть действительно инстинкт. А любовь? Разве она имеет хоть какое-нибудь отношение к инстинктам? Возьми, к примеру, хоть пожилых людей. Разве перед ними стоит задача продолжения рода? Но они любят друг друга.

      – Ничего подобного. Пожилые люди просто привыкли друг к другу. Они не в состоянии изменить свой образ жизни и поэтому считают, что не могут друг без друга жить.

      – А жёны декабристов? – вспылила Марина. – Они тоже не хотели изменить свой образ жизни, и поэтому поехали за своими мужьями в Сибирь?

      – А при чём тут декабристы? – не сдавался Раб. – Что ты вообще о них знаешь? Ты знаешь, например, что они были владельцами Российско-Американской кампании? Ты знаешь, что самодержавие не давало развиваться предприятиям, как того хотели их владельцы? – Раб пренебрежительно посмотрел на Марину. – А ты, конечно, уж подумала, что они свой заговор для народа устроили? Да плевать они на твой народ хотели, впрочем, как и народ хотел плевать на декабристов. В данном случае царь оказался сильнее, вот их и сослали в Сибирь. 

      – Однако народ не забыл их подвига до сих пор, – поддержал Марину Олег. – Сколько про них книг написано, сколько фильмов снято?

      – Ну при чём тут народ? Писатели и режиссёры просто на них деньги делают. Вы же не станете отрицать, что книги и фильмы делают не только про декабристов, но и про бандитов тоже. Мишка Япончик, например, по-вашему, он тоже для народа старался?

      За разговором никто не заметил, как стемнело. Я посмотрел на часы.

      – Во-первых, – прервал я спор, – вы отклонились от темы. Начали про любовь, а докатились до бандитов, а во-вторых, если мы не начнём сейчас собираться, то опоздаем на электричку.

      Как по команде все повскакивали со своих мест и стали собираться. Не прошло и часа, как вся группа уже была в городе. Дружная компания простилась и растворилась в людском потоке.

      – Тебя проводить? – услышала Катя за своей спиной голос старосты.

      Она обернулась. Радом с ней стоял Раб, а чуть поодаль Дима.

      – Спасибо, не надо. – Катя посмотрела в сторону Димы. – Дима, ты меня проводишь?

      – Конечно, – тут же ответил он.

      Катя обошла Раба, взяла Диму за руку и подчёркнуто громко, так, чтобы Раб слышал, сказала:

      – Пошли.

      Катя с Димой скрылись из виду. Раб один стоял на платформе и смотрел им в след.

      – Ну ничего, ещё посмотрим, чья возьмёт, – пробурчал он себе под нос и пошёл в метро.