Моменты  жизненного  разнообразия

 

 

Н

ежные длинные пальчики белоснежных женских рук ловко нажимали нужные кнопки на кассовом аппарате, выбивая оттуда очередной чек свершившейся покупки. Именно эти руки когда-то неплохо играли и на другом «аппарате», а точнее на инструменте, где вместо кнопок приходилось не менее ловко тискать черно-белые лаковые клавиши. Родители еще двадцать шесть лет назад подарили старшей дочери-первокласснице на первое сентября старинное красивое фортепиано из настоящей сосны, обклеенное шпоном из красного дерева. Несмотря на то, что жили они тогда совсем не богато, однако из своих накопительных средств обычного водителя и обычного повара городской столовой смогли выделить одаренной дочери необходимую сумму для того, чтобы купить настоящее фортепиано, то, о чем она мечтала почти с трехлетнего возраста, как только поняла, на что способен столь громоздкий, но изящный инструмент. В том городке, где жила она, ее родители и младший брат, был явный дефицит с хорошими опытными учителями почти по всем предметам, не говоря уже о тех, кто преподавала музыку и пение. Поэтому обучаться девочке отчасти пришлось самой. Уже к двенадцати годам она посещала различные утренники, местные концерты среди школьников, где демонстрировала не только произведения великих композиторов, но и собственные сочинения. Из-за постоянного недостатка денег в семье ей так и не удалось продвинуться дальше местных выступлений. Отец стал много выпивать, потеряв не одну работу по этой причине, а в итоге спившись и серьезно заболев, умер, когда дочери было восемнадцать, а младшему сыну пятнадцать. Чтобы хоть как-то помочь матери в материальном плане, девушке пришлось оставить в покое свою мечту о музыкальной карьере и посвятить себя более реальным вещам, например таким, как работа уборщиком, официантом и поступление на заочную форму обучения в техникум на продавца.

Перенесенная братом пневмония и недостаточно качественное лечение врачей сказалось на его здоровье в будущем. Он заработал хроническую бронхиальную астму в свои семнадцать лет. Но, несмотря на это на тракториста в одном из областных лицеев доучиться парень смог. Лекарства тянули немало денег из зарплат матери и сестры, да и врачи рекомендовали мальчику почаще бывать на свежем воздухе, где-нибудь на природе вдали от городских выхлопных газов и пыли, чтобы ему легче дышалось и меньше было приступов одышек. В итоге семья приняла решение продать старую двухкомнатную квартиру и перебраться в ближайшую деревеньку с сосновыми рощами, купив там какой-нибудь небольшой домик.

Девушка как раз к этому времени окончила техникум и приступила к работе в качестве продавца деревенского магазина, в то время как мама продолжила работать поваром в небольшой столовке аграрных рабочих, а брат, отчасти переняв водительскую специальность отца, с удовольствием принялся бороздить на своем тракторе безграничные поля этого же селения. Однако, как часто случается, чтобы влиться в деревенскую компанию рабочих и стать своим, парню пришлось все чаще прикладываться к спиртным напиткам. Немаловажную роль и здесь сыграла отцовская наследственность в части «согревания» крови. Результат получился таким же плачевным, как и у отца. Парню еще не было и двадцати двух, как он, севший за руль трактора после очередной дружеской попойки ночью, свернул с дороги, находившейся на высоком взгорке. Падая, его трактор перевернулся несколько раз, не давая ни единого шанса выжить своему молодому хозяину. Так мать и дочь остались жить одни, на пару со своей печалью.

Предложений о женитьбе от местных парней поступало немало. Симпатичная с длинными русыми волосами, голубыми глазами, пухлыми губками продавщица деревенского магазинчика нравилась если не всем, то каждому второму здешнему холостяку. В ней было множество тех качеств, которые желает видеть любой муж: и хозяйственная, и робкая, и послушная, и красивая. Она обладала таким телосложением, на которое «собаки» точно не бросаются. Рост чуть выше среднего, «выдающаяся» грудь, светлая кожа, небольшие ямочки на щеках, которые часто украшал приятный румянец смущения или любой физической нагрузки. Краситься она не любила, хотя иногда подмазывала губки неяркой помадой, чтобы не совсем бледно выглядеть в одном из самых часто посещаемых мест поселения. Именно там ей на пути и встретился тот человек, которого она полюбила всем своим сердцем.

Мужской контингент деревенского населения ее потому особо и не привлекал, что почти каждый из них прикладывался к стеклянному горлышку полулитровой посуды, где плескалась прозрачная или крашеная жидкость с определенным количеством градусов, способных не только успокоить душу, но и отправить ее на тот свет.

А тут заезжий горожанин по имени Григорий и по фамилии Прошин, живущий на окраине самой Москвы, высокий, стройный, рассудительный, не пьющий и даже не курящий, с темно-рыжими волосами и серо-синими глазами, работающий тренером по стрельбе. Ну как на такого не обратить внимание? Тем более если он сам начинает тут же рассыпать комплименты, как только видит перед собой приятную женскую особу двадцатисемилетнего возраста. Целый год ему понадобился, чтобы добиться согласия продавщицы невзрачного магазинчика на свадьбу. Она бы уже давно согласилась, если бы ни мама. Нет, женщина ничего против Григория не имела, а даже наоборот, практически выталкивала свою дочь из дома, чтобы та почаще гуляла с ним, побольше проводила времени с тем, кого полюбила. Просто девушка сама прекрасно знала и понимала, чем может закончиться для матери ее замужество, то есть одиночеством. Жених прямым текстом намекал, что в деревне такой шикарной девушке, как она не место, естественно, как и ему самому, поэтому речи о том, чтобы жить вместе с ним здесь, не могло идти. В итоге уговоры матери и желание иметь собственную семью взяло верх.

После свадьбы молодая пара какое-то время жили, или даже ютились в однокомнатной родительской квартире парня вместе с его пожилой и ворчливой мамочкой, Адой Адамовной, которая вечно чем-то была недовольна: то чай негорячий, то крошки на столе, то жена слишком много ест и мужа не кормит, то на работе она подозрительно долго задерживается. В общем, подобные упреки закончились тем, что влюбленная семейная пара уже через полгода после свадьбы переехали на съемную квартиру, двухкомнатную, подальше от родительских наставлений, ворчаний и нытья. Девушке предложили работу продавца недалеко от дома в одном из самых престижных московских магазинов детских игрушек «Кнопка», где она и работала уже почти четыре года, заслужив статус старшего продавца. Из всех мест, где ей пришлось поработать, здесь ей нравилось больше всего, и уходить отсюда она не собиралась, пока не собиралась.

- Наташ, замени пока меня на кассе, - обратилась она к невысокой девушке с короткими волосами под каре, крашенными в иссиня-черный цвет, стоявшей за этим же прилавком неподалеку от нее. – Надо им помочь определиться с выбором... – Ее взгляд упал в сторону молодой бабушки, которая вместе с пятилетним внуком уже как минут пятнадцать пыталась угодить ему игрушкой.

- Сень, ну хватит уже быть для каждого святой благодетельницей и советчицей, - недовольно промямлила Наталья. – Пусть сами и определяются... А то еще и виноватой будешь, если предложишь что-нибудь не то, и уже через день придут предъявлять претензии.

- Хуже будет, если они уйдут отсюда расстроенные так ничего и не купив, - ответила та. – Ну так, ты подменишь, или мне Светлану попросить?

- Ой, ладно, иди уже... инструктируй... – буркнула сослуживица и неохотно приблизилась к кассовому аппарату.

- Я могу Вам чем-то помочь? – Поинтересовался приятный продавец у женщины лет сорока пяти, сидевшей сейчас на корточках и рассматривающей вместе с русоволосым мальчиком большого робота в прозрачной коробке.

Ребенок постоянно топал ножками, теребил кулачками чуть влажные глазки и тихонечко пищал, упрашивая бабушку купить ему именно этого робота, стоившего видно той суммы денег, которая у бабушки с собою вряд ли была.

- Помочь? – Отвлеклась женщина от игрушки и, поднявшись с корточек, взглянула на девушку с длинными завитыми от плеч волосами, собранными на затылке небольшой заколкой. Симпатичное темно-красное платье, оформленное в виде сарафана с серым воротом и рукавами, фасон которого украшал каждого работника магазина, а главное бейджик с должностью и именем продавца указал покупательнице, кто именно ей только что предложил помощь. – О да, если можно, подскажите, пожалуйста, нет ли у вас похожего робота, только чтобы с ценой поменьше?

- Я не хочу похожего, бабушка! – Снова заверещал малыш, выпуская слезки из карих глаз. – Я хочу этого! Купи этого, купи!

- Скажите, а в кредит Вы не можете мне его продать? – Решила любыми путями исполнить желание неугомонного внука податливая бабушка.

- К сожалению, мы не продаем игрушки в кредит... – сочувственно произнесла девушка, - но... – она вдруг как-то загадочно улыбнулась и посмотрела на надувшего свои кругленькие щечки мальчика. – Но я знаю такого робота, который сейчас прячется от всех нас и не хочет показываться никому на глаза... – Произнесенные слова заставили ребенка поднять на нее голову и вопросительно взглянуть. Бабушка изначально не поняла, что этим пытается сказать улыбающаяся девушка, но потом, обо всем догадавшись, тоже усмехнулась.

- Прячется? – Спросил малыш, вытирая слезы с глаз и вырисовывая в них все больше любопытства. – А почему он прячется?

- Потому, что обиделся... – продолжала беседовать с ним на интригующую тему девушка.

- На кого?

- На него... – она указала рукой на стоявшего рядом огромного робота, которого только что хотел приобрести маленький покупатель.

- А за что?

- За то, что он всем нравится и за то что его все хотят купить из-за его большого роста... Только вот никто даже не догадывается, что он умеет только ходить вперед, и больше ничего, а вот тот робот, что спрятался, хоть и намного меньше его, умеет не только ходить взад, вперед, влево, вправо, но еще умеет танцевать, разговаривать и даже петь...

- Да?! – В глаза восторженного мальчика огонек любопытства разгорелся с еще большей силой. – Тетенька, а покажите мне того робота, пожалуйста!

- Я бы с удовольствием, - произнесла она, сочувственно пожимая плечами, - только вот мне никак не удается его найти среди других игрушек. Он так сильно обиделся на этого робота и на покупателей, что спрятался куда-то очень глубоко. Вот если бы он услышал голос того, кто желает его купить, то, я думаю, сразу же показался из своего тайного укрытия.

- Я, я хочу его купить, тетенька! – Запрыгал мальчик и захлопал руками. – Маленький робот, ты меня слышишь? – Он стал крутиться вокруг своей оси, пытаясь найти ту самую игрушку, о которой только шла речь. – Я хочу тебя купить! Покажись! Я обязательно заберу тебя с собой, и мы станем самыми лучшими друзьями!

- Ой, смотри, малыш, а вот и он! – Негромко выкрикнула девушка, выбирая из кучи прозрачных коробок с машинками и мотоциклами небольшую упаковку. Конечно, тот робот, которого она сейчас держала в руках, был значительно меньше «зазнавшегося обидчика», так же как и цена, вполне устраивавшая бабушку. Мальчик тут же выхватил игрушку у продавца и сочувственно посмотрел на нее.

- Бедненький... маленький... Ты только больше не плачь и не обижайся... Не нужен мне тот большой и неуклюжий робот. Ты лучше его... Моя бабушка обязательно тебя купит... Да, бабушка? – Теперь он обратил внимание на улыбающуюся женщину.

- Конечно, куплю, Сашенька... Не можем же мы его бросить здесь одного...

- Спасибо, спасибо, бабушка! – Он обнял ее за ноги. – Ты такая добрая! Я тебя так люблю!

- Это ты у меня самый добрый и хороший внучек во всем мире, - погладила его женщина и благодарно взглянула на довольного продавца. – Спасибо, Вам... – она чуть наклонилась вперед, чтобы прочитать на бейджике имя угодившего ей работника магазина. – Есения? Вас зовут Есения? – Немного изумилась та, окидывая еще раз ее лицо более внимательным взором, словно сравнивая столь необычное имя и его обладательницу. – Какое красивое и редкое имя... Оно Вам очень подходит. Есть какой-то старый фильм о цыганке по имени Есения, о прекрасной девушке с очень непростой судьбой...

- Да-да, я знаю... – смутилась та и покрылась небольшим румянцем. – Этот фильм я сама так и не смогла ни разу посмотреть, но моя мама в свои молодые годы от него была без ума, вот поэтому и назвала меня именем главной героини. Только я вот не цыганка, и у меня нет ни карих глаз, ни темно-каштановых волос...

- Зато у Вас, милая моя, есть прекрасная душа, - положив ей на запястье правую руку, произнесла женщина. – Вы вся прямо светитесь чистотой, нежностью и... материнством... Вашим детям просто невероятно повезло – у них такая чудесная мама.

Улыбка с лица девушки на несколько секунд вдруг куда-то исчезла, а потом снова вырисовалась, только уже не такая естественная.

- Нет, у меня нет детей... пока...

- Нет? – Озадаченно сдвинула брови не очень молодая покупательница и еще раз осмотрела собеседницу, возраст которой четко указывал на семейственность. – Но... как же? Вы просто так легко и непринужденно беседовали с моим внуком, будто опыт общения с маленькими детьми у Вас даже побольше моего. Только не говорите, что такая удивительная девушка, как Вы до сих пор не замужем... Я в жизни не поверю.

- Я замужем, просто... – она опустила глаза и снова зарделась, пытаясь найти правильные фразы для объяснений. – Просто мы с мужем решили пока с детьми подождать... Для того чтобы дети были счастливы и ни в чем не нуждались, нужно сперва создать нужные условия, обрести стабильность и уверенность в будущем дне, а так... пока еще нет такой возможности...

- М-да... – женщина тяжело вздохнула и покачала головой. – Смотрите, милая моя, чтобы в погоне за будущим и за его стабильностью, Вы не потеряли настоящее и тот шанс, который Вам дает Господь. Я ведь тоже когда-то так думала, а когда наступила подходящая пора, то не смогла зачать собственного малыша. Нам с мужем пришлось брать ребенка из детского дома и воспитывать его как своего. Ну... зато теперь у нас есть прекрасный внук, хоть и без капли нашей крови. Ловите момент, Есения, пока он у Вас есть и поговорите на эту тему с мужем. Ведь детям важны не какие-то материальные ценности, а любовь, настоящая родительская любовь. А стабильность... ее возможно потому и нет, что нет того, о ком всегда хочется заботиться, учить, растить, отдавать всего себя... Прощайте, Есения, и спасибо Вам большое еще раз, что помогли мне и Сашеньке с выбором игрушки. Удачи, Вам...

- Спасибо... и Вам того же... – с заметной грустью в голосе ответила на прощание девушка, проводив взглядом покупательницу и ее внука в сторону кассового аппарата, за которым все еще стояла Наталья.

Как же эта женщина была права, причем здравомыслие звучало в каждом ее слове. Ведь именно так думала и сама Есения, а слова на счет стабильности, уверенности в будущем дне и обеспеченности собственных чад исходили всегда ни от кого иного, как от Григория, от собственного мужа, который вроде и не отказывался от потомков напрочь, но и не торопился их заводить, закрывая эту тему почти моментально, как только она затрагивалась между разговорами.

В смысле чего-то денежного или материального сама Есения никогда и ничего не требовала от любимого супруга, так как он многие хорошие вещи, будь то одежда или мебель, покупал и выбирал сам. Для возлюбленной мужчина ничего не жалел, ублажая ее со всех сторон и если  бы были какие-то капризы или пожелания с ее стороны, то вряд ли бы отказал. Но желание Евсении иметь детей тут же обрубалась на корню, «загромождаясь» различными несуразными доводами и причинами отложит либо разговор на неопределенное время, либо само желание. В итоге эта тема все реже и реже звучала в их доме, а если и звучала, то недолго и то от приходящих гостей. За четыре года совместной жизни, как говорили многие из них знакомые, они могли бы родить уже троих, без учета двойняшек или тройняшек, а тут даже и на одного нет ни малейшего намека.

Ей всегда неплохо удавалось делать одновременно несколько дел, как, например, сейчас. Выходные с мужем у нее чаще не совпадали, чем совпадали. У него всегда было воскресенье и понедельник, а у нее – как попало, ведь два дня работала, а два дня отдыхала. Находясь на кухне, Есения готовила ужин. Пока на плите что-то варилось и парилось, она стояла у кухонного шкафчика и быстро взбивала венчиком яйца с сахаром для десерта, при этом ее взгляд почти не покидал экрана телевизора. Если мама упивалась мексиканским фильмом 1971 года о цыганке Есении, то сама обладательница столь редкого имени получала наслаждение от киноленты несколько иной сюжетной линии, хотя тоже из мелодраматического жанра. Она уже давно купила диск с названием «Красотка», где в главной роли снималась американская актриса Джулия Робертс, и хотя бы раз в две недели, когда позволяло время, уделяла внимание его просмотру.

К тому времени, когда вернулся муж с работы, фильм уже заканчивался, а приготовленный ужин радовал глаз своим обилием и обонятельные рецепторы своими ароматами. Есения была прекрасной хозяйкой везде и во всем, именно такой, какой ее воспитала мама. Она умела отменно готовить, придумывать что-то новенькое и вкусненькое, балуя и себя, и мужа, и гостей разными интересными блюдами. В квартире всегда царил порядок и чистота, а одежда всегда выстирана и выглажена. Григорий безумно гордился такой хозяйственной и заботливой женой, чувствуя, как завидуют ему в этом деле друзья. Иногда, чтобы в очередной раз отговорить жену от мыслей о ребенке, он примешивал фразы о том, что такого порядка, как сейчас, точно не будет, стоит им только обзавестись сопливым и ноющим потомством. Она просто-напросто ничего не будет успевать: ни убирать, ни готовить, ни работать, ни уж тем более устраивать с ним променады по вечерней Москве. То, что уже четыре года подряд витало в их семейной атмосфере, мужчина всегда называл одним словом: «равновесие», которое помогало жить долго и счастливо в браке многим семейным парам.

- Опять ты любуешься своей «Красоткой», - бодро произнес Григорий, как только вошел на кухню и как только глянул на экран небольшого телевизора, висевшего над холодильником, в одном из четырех углов помещения. В ответ на это Есения смущенно улыбнулась, поставив на стол тарелку с горячим борщом. Мужчина приблизился к ней сзади, обнял и крепко прижал к своему телу. – Не понимаю, Сюш, что ты в этом фильме такого интересного находишь? Ведь эта проститутка Вивиан и мизинца твоего не стоит, любовь моя. Ты у меня просто святая... – он наклонился и стал нежно ласкать своими губами ушную мочку ее правого уха.

- Ну зачем же так грубо, любимый... – усмехнулась девушка, закрывая блаженно глаза. – Она просто так зарабатывала деньги себе на жизнь, а когда по-настоящему влюбилась, то забыла напрочь о своем порочном ремесле, став верной и самой лучшей женой для хорошего мужчины.

- И все равно она проститутка... – настаивал Григорий, поворачивая к себе лицом девушку и приближаясь к губам. – Здоровая молодая женщина вполне может найти себе и другую работу, чтобы зарабатывать на жизнь. Так что, любимая, в обратном ты меня не переубедишь...

Она бы и еще привела ему несколько доводов в защиту любимой героини, но уже через секунду ее уста оказались объяты устами желанного партнера, который хотел уже тащить девушку в спальню, как та отклонилась и произнесла:

- Гриш, пожалуйста, ужин остынет... Давай поужинаем, а потом...

- А что потом? – Промурлыкал тот, ни в какую не желая выпускать ее из своих объятий.

- А потом делай со мной все, что хочешь и как хочешь, - весело проговорила Есения, отталкивая его от себя и усаживаясь за стол, стоявший возле стены.

- М-м, заманчиво... – вожделенно сверкнул он глазами, уже заранее фантазируя на интимную тему. – Смогу ли я нормально кушать после подобных фраз?

- Если голодный, то сможешь, а если..., - девушка замысловато улыбнулась и скушала первую ложку вкусного наваристого супчика в тот момент, когда муж уселся, наконец, с другой стороны столы напротив нее, - если тебя успела накормить какая-нибудь новенькая молоденькая ученица, то тогда конечно...

- Сюш, ну о чем ты говоришь? – Притворно обидевшись, проговорил Григорий. – Какая еще молоденькая ученица? Ты же знаешь, что мне кроме тебя никто на этом свете больше не нужен. Я грежу, живу и дышу только тобой одной, любовь моя и волшебница.

- Да, я знаю... – ответила та и, оторвавшись от тарелки с супом, взглянула на него влюбленными глазами. – Конечно, я об этом знаю, мой кумир, именно поэтому подобные слова были, есть и  будут не более чем просто шутка. Я верю тебе больше, чем себе, и всегда тебя буду любить больше, чем кого-либо еще.

После непродолжительной паузы молчания и странного ступора, мужчина подорвался с места.

- Ну все, хватит! Я больше так не могу... – выпалил он и, в секунду оказавшись рядом с супругой, подхватил ее на руки и понес в спальню.

Распаленный не на шутку мужчина всегда и все делал поспешно, чтобы побыстрее удовлетворить свои потребности. Так же бы и сейчас. Сорвав с девушки халат и отбросив его в сторону, он положил ее посредине кровати и расстегнул ширинку, и только потом, достав из тумбочки, на которой горел неяркий ночник, блестящую прямоугольную упаковочку, поднес ее к своему рту, чтобы открыть уголок зубами. Однако девушка его приостановила, положив пальцы правой руки на столь незамысловатый предмет предохранения.

- А может... может не надо? – Неуверенно промямлила свой вопрос она, с надеждой взирая на опешившего супруга.

- В смысле, что не надо? – Не сразу понял тот

- Может, давай без этого...

- Как «без этого»? Ты что, любовь моя, а вдруг «залетишь»?

- И хорошо... я хочу этого, любимый, очень хочу «залететь», - стала почти умолять его девушка, пытаясь убрать блестящую упаковку с глаз долой. – Я очень хочу этого ребенка, нашего ребенка, который еще крепче сделает нашу любовь, который...

- Черт... – резко выдохнув, произнес Григорий и, соскочив с Есении вправо, улегся на спину рядом с нею. Возбужденность, будто рукой сняло, стоило ей заговорить на подобную тему. – Сюш, ты думаешь, о чем ты сейчас меня просишь и о чем вообще говоришь? Какой еще ребенок? Как он может сделать нашу любовь крепче в тех условиях, в которых мы сейчас живем? Он только все разрушит... разрушит то равновесие, которое и не позволяет угасать нашей любви ни на минуту...

- Равновесие? – Заметно поникнув, Есения повернулась на левый бок, к нему своей спиной. – Нет, Гриш, это не равновесие, а... а обыденность, будничность, прозаичность, серость, или даже... пустота... Без детей я чувствую себя пустышкой, куклой, внутри которой ничего, кроме свободного пространства и пластика, нет... А может, я вообще не могу иметь детей... уже не могу, а ты тут стараешься... «баррикадируешься»...

- Ну что ты, Сюшенька, любимая моя... – с сочувствием в голосе вымолвил мужчина и, повернувшись к ней лицом, положил правую руку ей на оголенное плечо. – Не говори так... Конечно, ты не пустая и конечно ты можешь и еще сможешь родить для нас ребенка, не одного, просто... Нужно еще немного подождать... Я уже не раз говорил тебе о том, что мы не может создавать полноценную семью до тех пор, пока живем в чужой квартире, снимаем ее, платим немалую сумму из своих зарплат за проживание. Хозяева четыре года к нам никаких претензий не имели и всегда хвалили нас за то, что здесь чисто и аккуратно. Но стоит появиться ребенку... Я не уверен, что они погладят нас по головке, если увидят здесь основного виновника бардака... Они просто-напросто выставят нас на порог... И что тогда? К моей маме, в однокомнатную тесную квартирку? Ты же ее знаешь, как она любит поворчать и потрепать нервишки, а плач ребенка вообще сведет ее с ума, и тогда нам троим совсем будет несладко... Ты представляешь, что станет с психикой нашего малыша, если его постоянно будет клевать его же бабушка? А на счет деревни даже не напоминай... Я, конечно, ничего против твоей мамы не имею... Она очень хороший и терпеливый человек, и нет сомнений в том, что она поможет правильно воспитать внука... Но ведь ты сама говорила, что у нее слабое сердце, а значит, любой писк младенца способен отправить ее на тот свет. Да ты же потом сама будешь винить себя в ее смерти и в том, что не послушала меня... Ну и жизнь в деревне, извини, это не жизнь... Среди свиней, петухов и, черт знает, еще среди кого и чего... Там постоянно шастают алкаши, неопрятный народец, который заразит наше чадо какой-нибудь инфекцией, и исход может получиться весьма печальным... Никому из нас этого не нужно, а поэтому давай договоримся так... Я прошу тебя только об одном – еще немного, чуть-чуть терпения... У нас очень скоро будет все: и собственный дом, и классная машина, а не эта развалюха, и, главное, ребенок, о котором ты так мечтаешь, и которого не стыдно будет рожать на этот свет. Мы сможем дать ему все и сразу, только стоит немного подождать. У меня вырисовывается кое-какая работенка, не особо пыльная, но очень прибыльная... Правда, придется на какое-то время отсюда уехать...

Его слова заставили девушку, наконец, оживиться и лечь на спину.

- Что? – Спросила она, с тревогою глядя на него. – Какая еще работенка? Где?

- Далеко отсюда, но оно того стоит... Деньги достаточно быстрые и большие, и в этом мне поможет опыт отменного стрелка. – Есения в этот момент настороженно нахмурилась и заморгала глазами. Сердце, словно предчувствуя что-то неладное, забилось быстрее. – Не волнуйся, любовь моя... – Григорий усмехнулся и чмокнул ее в лоб, - все будет хорошо... Я обещаю тебе, что скоро все наши мечты сбудутся. Подробности своей затеи я расскажу тебе немного позже, когда буду уверен, что моя заявка принята.

- Заявка? – Чтобы хоть как-то избавиться от нахлынувшего беспокойства, девушка приподнялась, чтобы дальше сидя с ним беседовать. – Какая еще заявка? Куда? Гриш, ты меня пугаешь своими загадками о больших и быстрых деньгах... Ведь они так просто не достаются и с неба не падают... Ты что, ввязался в какое-то нечистое преступное дело?

- Да нет, нет, ну что ты, - стал успокаивать ее мужчина, крепко обнимая. – Нет, солнышко, нет, конечно... Здесь все вполне законно и даже достойно. Поверь, узнав о том, как и что я намереваюсь сделать, ты будешь гордиться мной, как настоящим мужчиной.

- Эти слова... – в ее глазах появились слабые блики слезинок, - они пугают меня еще больше...

- Не бойся, милая... Вот увидишь, все будет не просто хорошо, а отлично... А теперь, давай ложиться спать и отдыхать. Ведь завтра нам обоим на работу...

- Ты... – оттолкнувшись от него, Есения стала слезать с кровати. Потом подняв брошенный на пол халат, надела его и подошла к двери. – Ты ложись, а я... мне надо еще навести порядок на кухне... Там уже давно все остыло... Кажется, мы сегодня с тобой уже успели накушаться блюдом под названием «Задушевные разговоры»... Спокойной ночи...

Григорий ей на это ничего не ответил. Он лишь проводил ее своим недоуменным взором, а затем, когда она закрыла дверь, тяжело вздохнул и бухнулся головой на подушку. Вся эта ситуация заметно стала напрягать и выбивать каждого из них из колеи, а значит и из равновесия. Последующие дни напряжению между ними так и не удалось угаснуть.

- Слушай, Сень, что происходит? – Интересовалась у нее сослуживица, девушка лет двадцати семи, с крашенными светлыми волосами, чуть закрывающими лебединую шею, и большими карими глазами. Ростом она была чуть ниже своей подруги и худощавее. Они обе сейчас находились за прилавком своего магазина, вырвав, наконец, свободную минутку, чтобы просто поговорить. Есения с задумчивым умилением наблюдала за молодой семейной парой, возившейся с двумя полуторагодовалыми близняшками-девочками, выбирая им забавные игрушки-погремушки. – Сенечка, ты меня слышишь? – Задала еще один вопрос подруга, видя, что та на первый вопрос совершенно не отреагировала, увлекшись трогательным семейным зрелищем.

- Что? – Пробудившись, быстро заморгала глазами девушка и, наконец, обратила свой взор на коллегу-блондинку. – Ты что-то спросила?

- Мг, понятно... – недовольно кивнула головой подруга и посмотрела на тот же семейный идеальный квартет. – Опять твой благоверный придумал «супервескую» причину, чтобы отказаться от продолжения рода...

- Да нет, Ириш, - выдавила из себя улыбку Есения, возвращая взор на егозливых близняшек. – Он не отказывается от детей и никогда не отказывался, просто... Как это ни парадоксально, но Гриша прав, говоря, что еще пока не время, и причины для этого действительно веские...

- Не время... – сердито нахмурившись, буркнула Ирина. – Хм... Да лох твой Гриша, Сенечка... лох и эгоист... Прости, конечно, за такую откровенность, но ты знаешь, как он мне «нравится»... До сих пор не понимаю, что ты в нем нашла и как ты с ним столько лет умудрилась прожить? Хотя... с твоим ангельским характером даже сам сатана уживется, но этот же твой характер способен тебя погубить. Я бы на твоем месте уже давно бросила бы этого самоуверенного типа и связалась с тем, кто тебя действительно достоин. Причины у него веские, видите ли... Детей рожают и не с такими причинами, и ничего, справляются...

- Ну Гриша хочет, чтобы дети с самого рождения ни в чем не нуждались, и чтобы...

- Гриша хочет, Гриша знает, Гриша понимает, Гриша желает... – продолжала выражать свое недовольство блондинка, чуть повысив голос. Она повернула подругу к себе лицом. – А ты, чего хочешь ты, Сенечка? Он когда-нибудь, хоть раз задавал тебе этот вопрос? Его интересуют вообще твои желания и мечты? Этот патриот свободы даже одежду тебе сам выбирает, не вникая в твои вкусы. Как вообще так можно? Не хочу тебя огорчать, но мой собственный опыт в таких делах говорит, что подобные твоему Гришке люди поэтому и не заводят детей, что не хотят терять внимание других с собственной персоны. Ведь ты ж, когда родишь, естественно посвятишь всю себя любимому чаду, все меньше вслушиваясь в капризы и прихоти мужа, который об этом прекрасно знает. Вообще, если честно, в наше время нелегко найти настоящего мужчину, который бы не испугался ответственности и, отбросив последние нотки эгоизма, окунулся полностью в любовь к своим детям и жене. Я, между прочим, позавчера порвала с очередным своим ухажером...

- С Мишей? – Удивилась Есения, не сводя с нее глаз.

- А то с кем же еще? – В этот момент подошла десятилетняя покупательница и протянула Ирине небольшую коробку с пазлами. Девушка тут же выбила чек и отправила ребенка восвояси. – Оказался таким же подлецом, как и все предыдущие...

- Но ведь... он так искренне признавался тебе в любви, задаривал такими дорогими подарками, не отходил от тебя ни на шаг... Как могло случиться, что... – не понимала Есения.

- А вот так и случилось. Стоило ему сказать, что я беременна, как его истинная натура тут же просочилась сквозь его юродивую кожу... Ты же сама прекрасно знаешь, что именно так я и проверяла последних пятерых парней, который тут же, поджав хвостик, прыгали, как козлы через забор того огорода, где успели поживиться сочной капусточкой. Хотя, почему «как козлы», если они и есть самые настоящие КОЗ-ЛЫ.

- Неужели каждого из них так испугала мысль о твоей беременности? – Все еще не верилось Есении. – Неужели ни один этому факту, хоть и несколько придуманному, ни один из них не обрадовался?

Ирина глубоко вздохнула.

- Ни один... А может, это просто я таких выбираю – козлов? Да ладно, не бери в голову, Сень... Жизнь ведь продолжается... Глядишь, авось и попадется какой-нибудь альтруист, который будет думать не только о себе и своих потребностях, но и нести за их последствия определенную ответственность. Ну а ты... Неужели такая понурая только из-за недопонимания с мужем на счет потомства? Почему-то мне кажется, что под твоей подавленностью кроется что-то еще...

- Да нет... все нормально... – отвела взгляд в сторону Есения

- Сень... – позвала ее Ирина и сделала паузу, чтобы  снова обратить на себя внимание. – Сенечка... Мы с тобой подруги уже четыре года, и тебе никогда еще не удавалось скрывать от меня ни свои радости, ни свои печали. Колись... говори, что этот «символ бездетности» снова учудил? Видно выказал тебе какое-то очередное желание или каприз, которое ты теперь не знаешь, как исполнить...

- Ириш, тебе просто кажется... – продолжала упрямиться шатенка, обслуживая на кассе очередного покупателя в виде пожилой бабушки. – Не обращай внимание...

- Что-то я не поняла: мне кажется или все-таки есть что-то, на что я не должна обращать внимание? – Ирина в своих стремлениях был не менее настойчива, чем ее коллега.

После того, как покупательница ушла, Есения сделала небольшую паузу молчания и повернулась лицом к Ирине.

- Я всего пока еще сама не знаю толком, поэтому и не хочу заранее будоражить ни себя, ни других... Да, ты на счет желания права. Гриша действительно хочет сделать нечто, как мне кажется, очень ужасное, но не ради себя, а... а ради всех нас и нашего будущего.

- В смысле? – Затронутая тема заметно заинтересовала красотку.

- Несколько дней назад он говорил о какой-то заявке, о том, что его отличные навыки по стрельбе где-то очень здорово пригодятся и что он сможет заработать на этом много денег, которые смогут обеспечить хорошее будущее нам и нашим детям. Он попытался убедить меня в том, что его наклевывающаяся работа законна и что мне не стоит за что-то волноваться, но... но я... мне все равно почему-то страшно и как-то не по себе.

- Хм... – Ирина настороженно нахмурилась и отвела глаза в сторону, - действительно очень странно и непонятно. Я бы тоже особо не верила словам такого человека, как твой Гришка. Слушай, а может он собрался на север, на заработки? Например, туда, где охотятся на пушных зверьков с дорогостоящим мехом или вообще в те места, где занимаются добычей золота. Хотя последний вариант в пролете, ведь познания в стрельбе там нужны только сторожам или охранникам приисков. Он, конечно, у тебя еще тот поганец, любящий себя слишком сильно, чтобы как-то рисковать своей репутацией, оказавшись за решеткой. Но, прости, север – тоже не подарок... Там без вести пропало немало народа, отправившегося за якобы легким куском хлеба. В общем, давай и на самом деле не будем заранее паниковать и напрасно накручивать себя. Возможно Гришка и на самом деле, наконец, осознал, в чем, точнее в ком заключается ваше будущее, решив проявить свои способности в правом деле. Лишь бы только его намерения не растянулись еще лет этак на десять, когда мечта о полноценной семье так и останется мечтою.

- Ты, права, и... – тяжело вздохнув начала Есения, но договорить фразу не дал телефонный звонок мобильника, раздавшегося в кармане платья. – Ой, это тетя Катя... – не знала она радоваться или беспокоиться звонку хорошей подруги матери. – Извини... – Попросив прощение за прерванную беседу у подруги, девушка повернулась к ней боком и приставила к уху телефон. – Да, тетя Катя, здравствуйте... Да-да, это я, слушаю Вас... – Выражение лица у нее одномоментно преобразовалось в тревогу и ужас. - Как «скорая»? Когда? Господи... Да-да, тетя Катя, я уже еду...

- Что-то случилось? – Поинтересовалась у нее небезучастная подруга, как только та отключила телефон.

- Мама... – на глазах Есении появились слезы. – У нее сердечный приступ... Двадцать минут назад забрала скорая в больницу... Ириш, пожалуйста, скажи нашей заведующей, что мне срочно пришлось уехать... что такие обстоятельства...

- Хорошо, конечно, Сенечка, не беспокойся, - согласилась Ирина и проводила ее сочувствующим взглядом до выхода.

Холодные капли осеннего моросящего дождя все равно как-то умудрялись попадать на открытые участки тела: то на лицо, то на кисти рук, несмотря на то, что над головой находился синий зонт с желтыми узорами. Его удерживал Григорий, при этом его вторая рука крепко прижимала к себе дрожащее тело супруги. Сквозь соленую пелену горестных слез ей удавалось видеть лишь расплывчатые фигуры пришедших сюда людей, облаченных в черные плащи, куртки, платья, платки. Некоторые, чтобы не показывать своих слез закрыли свои глаза темными очками, у которых предназначение совсем иного характера – защищать глаза от яркого света солнца. Однако в этот день, впрочем, как и всю прошедшую неделю, солнце никак не желало являть народу свой теплый и радужный лик, будто скорбело вместе с пришедшими сюда людьми о потере хорошего человека, а точнее женщины, не дожившей до своего шестидесятилетнего юбилея всего несколько недель. Пока священник читал прощальную молитву, пока друзья и бывшие коллеги говорили о том, какой чудесной женщиной была при жизни усопшая, Есения неустанно прокручивала в воспоминаниях все радостные и печальные моменты, проведенные вместе с ней, со своей мамой, последним родным человеком, покинувшим этот мир. Девушка знала и помнила о ней все, каждую мелочь, каждую деталь, особенно то, что было связано с детством брата и ее. Мама любила своего мужа, их отца, несмотря на то, что он за многие годы и совместной жизни успел два раза ей изменить, несмотря на то, что часто кричал на нее беспричинно, несмотря на то, что стал много выпивать и забываться. Во всем всегда она винила себя и только себя. Знакомые часто говорили, что этот характер передался ее дочери, то есть Есении, такой же уступчивый, милосердный, терпеливый, понимающий. Да и внешне девушка во многом совпадала с ней: роскошные русые волосы, теплый взгляд, голубые глаза, приятный румянец на щеках. От отца матушка-природа передала ей достаточно высокий рост, чуть полноватое телосложение, мягкие сдобные губки и аккуратный нос. Зато вот погибший несколько лет назад младший брат являл собой копию отца не только во внешности, но и в упрямом задиристом характере. Тем не менее, каким бы тяжелым характером они не обладали, Есения в каждом из них души не чаяла, так же как и мать. Возможно, поэтому она и выбрала себе в мужья человека черты нрава у которого если не во всем, но отчасти сходились с чертами любимых мужчин, покинувших этот свет как-то рано и несвоевременно. А теперь вот и мама отправилась вслед за ними. Как бы ни пыталась сейчас успокоить себя мыслью Есения, что ей сейчас там, наверху, хорошо, спокойно, что она, наконец, воссоединилась с теми, кого всегда любила, и которых каждый день втихаря от дочери оплакивала, все равно на душе витала глубокая печаль, опустошение, тоска. А ведь мама так хотела увидеть внуков, понянчиться с ними, понежиться...

Из родни как с отцовской стороны, так и с материнской, если кто-то и остался, то далекие родственники, о которых девушка никогда и ничего не знала и даже не слышала, поэтому попытки хоть как-то связаться с ними или дозвониться, чтобы сообщить о смерти мамы, успехом не увенчались. Зато на похороны пришло достаточно много маминых друзей и знакомых, всей душой скорбевших и сопереживавших Есении. Среди них стоял еще один человек, у которого слезы на небритых морщинистых щеках тоже не просыхали. Невысокий сутуловатый мужчина лет шестидесяти, проживавший в той же деревне, что и мать, уже много раз признавался ей в любви, зовя ее к себе в дом хозяйничать. Только вот женщина постоянно отказывала, храня верность любимому мужу до самой своей смерти. Вот и Григорий был уверен в том, что его жена переняла генетику своей матери в смысле верности, и поэтому слова своей матери о том, что они в браке долго не проживут из-за скрытой порочности молодой супруги, пропускал мимо ушей.

Сейчас свекровь Есении, Ада Адамовна, тоже находилась здесь, на кладбище, провожая в последний путь свою сватью. Однако ее лицо выражало ни столько скорбь, а сколько недовольство. Ее угрюмый взгляд периодически падал на сына и его жену. Григорий, после того как покинул отчий дом вместе с Есенией, изначально навещал мать почти каждый день, чтобы та не чувствовала себя одинокой и поменьше на него обижалась за то, что он бросил ее, но потом эти посещения заметно сократились. Мать считала, что это влияние Есении на сына и что та подобным образом теперь мстит ей за то, что когда-то наседала на нее в то время, когда та еще жила у нее на квартире. Девушка же наоборот практически упрашивала парня навещать вместе с ней свою свекровь. Ему просто не хотелось лишний раз выслушивать очередные упреки женщины, неуместные обвинения и даже где-то шантаж собственным здоровьем.

Очнулась от забытья Есения лишь в тот момент, когда четверо мужчин с помощью специальных канатов и приспособлений стали опускать светло-коричневый гроб на дно могильной ямы. Как же ей сейчас хотелось зарыдать, да так, чтобы эхо услышал сам Господь Бог. Только вот чудо свершить и вернуть мертвого к жизни Он вряд ли при всех захочет. Нужно было все принимать как дань, как свою судьбу. Но вместо громкого плача, девушка повернулась к мужу и, уткнувшись лицом в его грудь, зарыдала. Как единственный родной человек усопшей, Есения первой должна была бросить горсть земли на крышку гроба. Взявши себя в руки, она отклонилась от груди Григория и с его поддержки приблизилась к яме. В тот момент, когда земля с приглушенным звуком упала на лакированное дерево, девушка снова заплакала, только уже не пряча свое лицо во влажных одеждах супруга. Реакция многих на подобное зрелище обрело цепной характер. Они тоже не смогли сдерживать своих слез, жалея как и того, кто покинул этот мир, так и того, кого он оставил после себя здесь мучиться и терзаться дальше.

Заведующая магазином сама предложила своей лучшей сотруднице идею на счет отпуска в две недели, чтобы та могла немного оклематься от полученного стресса, хлопот и переживаний. Однако Есения дома выдержала лишь неделю, не больше. Образ матери никак не хотел покидать ее сознания. Нежно улыбающаяся женщина мерещилась ей везде и во всем, что бы она ни делала, где бы ни находилась. Работа, по крайней мере, хоть немного отвлекала. А еще сны, которые снились ей почти каждую ночь после похорон, неустанно вырисовывали самого родного и близкого человека, покинувшего ее навсегда. Что не удивительно, но девушка винила себя в смерти матери, считая, что как раз таки одиночество ее и сгубило. Это просто сводило с ума, и не только ее саму, но и Григория. Ему приходилось часто пробуждаться среди ночи от лихорадочных верчений и выкриков жены, которая никак не могла избавиться от кошмарных сновидений. Стало немного легче, когда Есения, так и не добыв свой отпуск, вышла на работу.

Только после того, как в душевном состоянии появился незначительный просвет за наступившей обыденностью и заботами, девушка заметила, что с супругом творится что-то неладное. Из разговорчивого и раскрепощенного человека нельзя было не вытянуть ни слова. Он явно что-то скрывал. Но на самом деле Григорий просто ждал подходящего момента, чтобы сообщить ей не очень приятную новость. Хотя, конечно, для себя он считал ее не просто приятной, а долгожданной, но для Есении... Учитывая недавнее несчастье, произошедшее с ее матерью, и то подавленное состояние, в котором она сейчас пребывала, уготованное им известие вряд ли обрадует ее, если вообще не добьет. Разговор на эту тему сам Григорий боялся начинать, но в долгий ящик откладывать его не было больше возможности, поэтому, даже не задумываясь, воспользовался тем моментом, когда девушка, ужиная вместе с ним на кухне, поинтересовалась сама:

- Гриш, что происходит, любимый? Долго ты еще будешь переваривать в самом себе то, из-за чего ты уже который день сам на себя не похож? Только прошу, не отвечай так же, как и всегда, что все в порядке и что я напрасно волнуюсь... Если хочешь, чтобы так и было, то тогда или веди себя соответственно, или признавайся, в чем дело? Если это связано с твоей мамой и ее подозрениями, то...

- Нет... – остановил ее Григорий, не поднимая глаз с овощного пюре и мясного рагу. Затронутый вопрос ощутимо поубавил в нем аппетит, но он старался этого не показывать, подавая вилкой очередную порцию ужина. – Мама здесь не причем... Да и все не настолько серьезно, как тебе кажется... – Между приемом пищи он подыскивал подходящие фразы, словно вытягивая их из себя. – А причина отклонений в моем нормальном поведении весьма банальна и объяснима – я переживал и все еще переживаю за твое состояние... Мне больно видеть тебя такой подавленной и потерянной... Ощущение, будто ты перестала совершенно замечать меня из-за своего горя... будто я уже не являюсь тем человеком, который может как-то тебя успокоить, отвлечь, помочь... Вроде как стал не нужным...

- Что ты такое говоришь, Гришенька? – И снова ему удалось сделать виноватым не себя, а ее, отчего девушка даже привстала со стула и прикоснулась кончиками пальцев обеих рук к своим губам. – Как это «не нужным»? Ведь ты же, ты... Господи, Гришенька, прости меня, я... – теперь ее руки полностью укрыли лицо, а глаза выпустили слезы.

- Ну вот опять слезы... – негодующе произнес супруг, опрокидываясь на спинку стула и отодвигая от себя недоеденное блюдо. – Сюш, прошу, перестань... Ты же знаешь, как я не люблю «мокрые» сцены... Прости за мои слова и... не обращай внимания... Ты меня просто не так поняла... А хочешь, я подниму тебе настроение? – Он решил действовать несколько иным путем касательно новости с двояким значением. Прозвучавший вопрос отвлек девушку от «мокрой» сцены и она, убрав руки с лица, внимательно взглянула на мужа, у которого в данный момент вырисовывалась странная улыбка – вроде и задорная, но не настоящая. – Ты присаживайся, любимая... а то, не ровен час, упадешь от моего сообщения... – Есения медленно опустилась на стул. Только вот почему-то сердце трепетало не от ожидания радостного сюрприза, а от непонятной тревоги и напряжения, витавшем в атмосфере. – В общем, пришел ответ на мою заявку и... – он сделал паузу и, широко улыбнулся. – Меня взяли, Сюш! Представляешь, из тысячи человек, подавших документы на вербовку в Сирию, выбрали всего сто сорок три, и я в том числе! – В ладоши он хлопнул негромко, но барабанные перепонки Есении восприняли это так, словно только что прозвучал выстрел даже не из пистолета, а из пушки. Испуганное вздрагивание сопроводила одноразовая звучная икота. Чтобы не дать ей возможности вникнуть до конца в прозвучавшее известие и преподнести ей все в самых радужных красках, мужчина поднялся из-за стола, подошел к ней, а потом, подхватив ее под подмышки, крепко обнял. – Это так чудесно, дорогая! Такое везение раз в сто лет бывает, а то и реже. Представляешь, они оценили и мой опыт в стрелковых войсках, и то, что я до сих пор не оставил свое ремесло. Никогда не думал, что это мне когда-нибудь пригодится, как средство для зарабатывания кучи денег. Жаль, что раньше мне это дело не подвернулось, а так... спасибо Юрику за стоящую наводку. Если бы не он, то мы бы до сих пор мыкались по съемным углам. – Наконец он отпрянул от нее и, удерживая руки на плечах, вопросительно взглянул на супругу. Ее тело все трясло, но Григорий делал вид, что этого не ощущает. – Милая, ну как? Мне удалось тебе поднять настроение? Ты рада за меня, а точнее за нас? Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь...

Выдержав безмолвную паузу в несколько секунд, Есения медленно подняла свой взор на мужа.

- Гриш... – пересохшим горлом обратилась она к нему, будто находясь в некой прострации, - Гришенька... ты что, стал... наемником?

- Ну, пока еще не стал, но уже на пороге этого, - не убавлял своего притворного задора тот. – Еще пару дней, и я обрету официальный статус наемного солдата. А что, тебя что-то смущает в этом, любовь моя? И почему я не вижу восторга в твоих глазах?

- Восторга? – Промямлила этот вопрос Есения так, словно спросила сама у себя, чтобы вернуться в реальность.  – Гришенька, а разве можно быть в восторге от войны и от того, что она несет?

- Что-то я не понимаю, Сюш, - убрав улыбку с лица и недоуменно сдвинув темно-рыжие брови на переносице, начал Григорий. – Тебя что, не радует возможность, наконец, получить то, о чем ты мечтаешь, то бишь нормальный дом и детей? Ты хоть понимаешь, сколько у нас будет денег? Мы сможем...

- Гришенька, родненький, - громко взмолилась Есения, сжимая в кулаки часть его сорочки на груди, - хороший мой, милый, что ты такое говоришь?! Это же война! Это верная гибель! Зачем мне нужны будут эти деньги, этот дом и дети, если с тобой случится что-нибудь непоправимое?! Как я буду жить дальше, Гриш?! Если это все ради моей мечты, то... то я откажусь от нее навсегда, только чтобы ты никуда не уезжал, только чтобы ты всегда был рядом живой, здоровый, вот такой, как сейчас! Откажись, Гришенька, любимый, умоляю, откажись! – Она хотела стать на колени, но тот вовремя остановил ее.

- Да ты что, солнышко, - стал успокаивать ее мужчина, снова прижав к своей груди, - как я могу отказаться от такого отличного шанса, одного на миллион? Я полгода ждал ответа и даже не чаял, что меня примут, а тут... И не такая уж страшная там война... Тупоголовые дикари, не имеющие нормальной военной техники, только и делают, что бегают по лесу, размахивая единственным оружием – обычной деревянной палкой. Тем более берут меня не в пехоту, чтобы сражаться где-то на открытом пространстве, а стрелком, снайпером, задача которого сидеть где-нибудь на дереве или в любом другом безопасном месте и стрелять в нужные мишени. Или... – в очередной раз отклонившись от всхлипывающей жены, Григорий прикоснулся указательным и большим пальцем ее подбородка и приподнял его так, чтобы видеть ее глаза. Когда Есения плакала, их голубизна становилась еще прозрачнее. – Или ты сомневаешься в моих способностях? За четыре года совместной жизни ты бы могла понять, насколько я меткий и безупречный стрелок.

- Конечно, милый, я не сомневаюсь в твоих способностях, - сквозь потоки слез вымолвила та, - и никогда в них не сомневалась, но... среди тех, как ты говоришь, дикарей могут оказаться не менее ловкие и меткие солдаты, чем ты, и стрелять они  будут в тебя... А я не хочу этого, Гришенька, не хочу! Не хочу, чтобы ты уходил! Не хочу этих денег, которые будут доставаться ценой твоей жизни! Лучше я буду нищей, лучше я буду бездетной и бездомной, но тебя, бесценный мой, я никуда не отпущу! Хоть режь, хоть рви на части, хоть убивай, но на верную гибель, невесть куда я тебя не отпущу!

В ответ на это муж глубоко вздохнул. К такой реакции со стороны супруги он уже давно был готов, поэтому особо не возмущался и не упирался.

- Ты себе, любовь моя, даже не представляешь, как мне приятно слышать, знать и чувствовать, как сильно ты меня любишь, но в то же время горестно и больно видеть, как ты терзаешь себя по этому поводу. Но ведь на самом деле здесь ничего ужасного нет. Обычная вербовка в ту страну, где война проходит достаточно спокойно. Я буквально на полгода, ну максимум на восемь месяцев, съезжу туда, заработаю нужную сумму для нашего безбедного будущего хотя бы на первые несколько лет, а потом вернусь, вернусь таким, каким ты хочешь меня видеть: живым и здоровым, обещаю...

Убрав руки с груди мужа и опустив глаза, Есения отступила от него на шаг назад.

- Когда... – вытиснула она из себя, все еще не поднимая глаз, - когда нужно ехать?

На ее вопрос Григорий ответил не сразу, а лишь через некоторую паузу.

- Ехать? Послезавтра...

Раздавшийся ответ заставил девушку поднять на него свой ошарашенный взор.

- Ш...что? Гриш, как «послезавтра»? Как «послезавтра»?! – Повторила она свой вопрос уже более громкой интонацией, снова подступая к нему и снова хватая за сорочку. – Ты с ума сошел?! Господи! Почему ты до сих пор молчал?! Почему я об этом узнаю только сегодня, Гришенька?! За что, почему ты так со мной поступаешь? – Громко зарыдав, девушка положила ему свою голову на плечо и крепко прижалась. – Не надо, милый, умоляю, не надо никуда уезжать... Мы справимся... Ты можешь и здесь найти хорошую работу, а хочешь... – она отпрянула и взглянула на него молящим взором, - хочешь, я буду работать на двух, трех работах, чтобы заработать нужную сумму денег?

- Сюш, ну что ты выдумываешь? – Небольшая раздраженность в его голосе означала, что этот разговор слишком затянулся. Из обычной беседы он превращался в некую несуразность или даже бред. Григорий думал, что ему удастся достаточно быстро успокоить жену, убедив ее в своей правоте, однако Есения оказалась намного упрямее и неотступнее, чем казалось до сих пор. Никакие доводы, даже самые достоверные, ее не брали. – Ну какие три работы? Ты же сама прекрасно понимаешь, что даже на десяти работах мы оба не сможем накопить ту сумму денег, которую я заработаю в вербовке всего за несколько месяцев. И все, хватит, - более жестко выплеснул тот, отталкивая ее от себя, - прекрати постоянно ныть и отговаривать меня. Возьми себя, наконец, в руки. Я уже давно мечтал об этой работе, и тебе не удастся остановить меня ни слезами, ни мольбами, ни какими-то идиотскими аргументами. Я, как мужчина и как муж должен сделать все для того, чтобы обеспечить нам безбедное настоящее и будущее. Когда у нас, наконец, будет все, я посмотрю, как ты будешь говорить о том, какой ты была дуррой, пытаясь меня отговорить от поездки. А теперь... прости, но от всего этого... - он подступил к двери и замахал, как дирижер, руками, - я жутко устал... Ведь вместо того, чтобы поддержать меня, порадоваться за мои успехи, как истинная жена, ты неустанно рыдаешь и трясешься. Что ж, похоже... – он сделал паузу, - ай, ладно, спокойной ночи, дорогая...

Теперь Есения понимала выражение: «чувствовать себя, как побитая собака». Когда Григорий скрылся в проеме кухонной двери, она еще несколько минут, опустив руки по швам, стояла и молчала, переваривая в голове сказанные только что им слова. Нет, на этот раз глаза удачно сдерживали в себе слезы, возможно из-за высказанных упреков мужа на их счет. Устало усевшись на свой стул, она уперлась спиной о стену и откинула назад голову. Душа изнывала от безысходности и отчаяния, ведь что бы она ни делала, как бы себя ни вела, везде и всегда получалась, что во всем ее вина. Как поддержать любимого мужа и как за него порадоваться, если он отправляется на войну, прямиком в лапы смерти? Сердце рвалось на части. С одной стороны, она видела, что его и на самом деле уже не переубедить и не отговорить от поездки. Твердолобость и своенравность – основные черты характера семьи Прошиных, как Григория, так и его матери. Это означало, что нужно проявить и самой устойчивость духа, чтобы плыть по течению реки, доверившись подобным сюрпризам судьбы. Но с другой стороны, как это сделать, если есть большой, просто огромный риск потерять единственного человека, ставшего ей за четыре года, родным навсегда? Притворяться, что все хорошо и что ее все устраивает? Радоваться тому, что сама толкает мужа на верную гибель? Есения никогда не умела ни врать, ни притворяться, ни актерствовать. Этому ее никто не научил. Без сомнения Григорий уже не мальчик, и сам прекрасно понимает, куда он отправляется и что его может поджидать в чужой дикой стране с чужими нравами и чужой войной. Не может быть, что его это не волнует и не беспокоит. Как-никак, но страх перед неизвестностью и вероятной гибелью существует у всех нормальных смертных. Если так, то Григорию неплохо удается скрывать его за завесой азарта, радости и несносности. Вполне возможно, что ему сейчас еще больнее и мучительнее осознание от предстоящей разлуки, чем у нее, а посему нужно хотя бы попытаться, хотя на небольшой срок стать для него той самой «истинной» женой, которую он ожидал увидеть в ней в тот момент, когда сообщал свою новость о вербовке.

Пришлось позвонить в магазин заведующей и выпросить у нее отпуск за свой счет и не на два дня, а на целую неделю, ибо девушка прекрасно знала, чем чреват для нее отъезд любимого человека. Если свое мнимое притворство Есении кое-как удастся вытерпеть пару дней, то потом, когда Григорий, наконец, уедет, накопленные за это время настоящие эмоции и чувства, ощутив свободу, вырвутся наружу даже не всплеском, а невероятным взрывом, после которого сможет выжить только более сильный духом.

Сумки ему упаковывали они оба, советуясь, предполагая и рассуждая, что лучше взять с собой, чтобы брать с собой как можно меньше вещей, но именно тех, которые точно могут пригодиться во время пребывания в другой стране, вдали от родного дома. Есения действительно старалась, очень старалась, практически из кожи вон лезла, чтобы соответствовать ожиданиям и желаниям мужа. Вела она себя достаточно раскованно и оживленно, словно помогала собираться ему не на войну, а на курорт. Естественно подобное поведение и подобные изменения в поведении возлюбленной не могли проскользнуть мимо глаз и души Григория. Он гордился по большей части даже ни ей и ее выдержкой, а самим собой, что смог все-таки все переделать так, как было нужно ему, как больше устраивало больше его самого. Дар убеждения и ораторские способности ему передались от отца, работавшим когда-то в государственных исполнительных органах. Прошин старший когда-то развелся с матерью Григория и вскоре уехал заграницу. Женившись там и обзаведшись другой семьей, все реже и реже держал связь с сыном, а потом пришло сообщение, что он умер. Какой-то наркоман зарезал его прямо у подъезда собственного дома ради кошелька. С тех пор прошло уже лет десять, и Григорий вспоминал о своем отце лишь при случае, если у него о нем кто-то спрашивал. А своими сестрами и братьями, рожденными от другой жены за границей, парень никогда даже не интересовался. Он о них ничего не знал и не хотел знать, несмотря на то, что некоторые из них, уже повзрослев, пытались с ним связаться и просто поговорить.

- Привет, ребята! – Услышали они оба знакомый голос приблизившейся к их машине Ирины. Супруги, одетые по сезону снежного, но не морозного декабря, как раз укладывали в багажник сумки Григория и готовились к отъезду в аэропорт. Подруга, узнав о том, что Есения взяла отпуск, причем очень неожиданно, заподозрила что-то неладное, и как только выдался выходной, решила сходить к ней в гости, чтобы навестить и выяснить истинную причину невыхода на работу. Но стоило ей увидеть их обоих рядом со своей машиной при полной амуниции, как тут же обо всем догадалась. Да и выражение лица у Есении, несмотря на притворство, все говорило само за себя.

- Привет, - буркнул Григорий, не оставляя в покое нутро багажника. Он испытывал такую же «симпатию» к этой резвой и подозрительной блондинке, как и она к нему. Просто приходилось терпеть друг друга ради того, кого они оба любили, то есть ради Есении, а так уже давно бы поцапались, как кошка с собакой.

- Иришка, привет! – Радостно выкрикнула Есения и, подбежав к подруге, обняла ее. – Как я рада тебя видеть. Но что ты здесь делаешь? Ты же на эти свои выходные собиралась ехать к брату.

- Брат подождет, а вот ты – нет, - ответила та и мельком покосилась на Григория. – Не звонишь, на работу не пришла, вот я и забеспокоилась... Куда это вы собираетесь? Сумки видно тяжелые... Неужели среди декабря решили устроить медовый месяц?

- Мы? – Немного замялась Есения, бросая взгляд то на сумки, то на насупившегося мужа. – Да нет, это Гриша уезжает... точнее улетает... Мы на его машине сейчас едем в аэропорт, а я... я провожу его, а потом обратно домой уже поеду одна...

- В смысле, как уезжает? – Заморгала глазами девушка, приблизившись к парню. – Куда? Один, без жены? Гриш, ты что, оставляешь свою Сюшу одну? Интересно, надолго? У нее будет возможность выйти замуж за другого и создать, наконец, нормальную семью?

Подобные подколки и намеки всегда очень быстро выбивали из колеи Григория. Оторвавшись от багажа и резко выпрямившись, он злобно взглянул на нахальную подругу жены.

- У нее уже есть нормальная семья, а вот такой, как ты, даже ненормальная семья не светит, - огрызнулся тот, стараясь не повышать голос.

- Гриш, Иришка, пожалуйста, - вмешалась в их раскаляющуюся беседу Есения, что очень часто приходилось делать, как только те сталкивались лбами, - может уже хватит являть миру свою «любовь» друг к другу... Ему и так сейчас нелегко... Ириш, поедешь с нами в аэропорт?

- Нечего ей там делать, - в очередной раз проворчал угрюмец Григорий, громко захлопывая багажник своего автомобиля и открывая перед женой его переднюю дверь с правой стороны от водительского сидения, при этом делая соответствующий жест рукой, чтобы та усаживалась на свое место. Однако Есения не спешила. Она смотрела на подругу вопрошающим и одновременно молящим взором, на который та не могла не обратить внимание.

- Как это «нечего»? – Выпалила Ирина, открывая дверь машины с другой стороны. Она не умела церемониться и тормозить, особенно если дело касалось близких ей людей. – А тебя кто поможет ей проводить в далекий путь? Думаешь, поддержка нужна только тебе одному? Твоя жена, Гришенька, между прочим, тоже живой человек, нуждающийся в ласке и заботе. За четыре года совместной жизни мог бы уже это понять...

Когда она уселась на заднее сиденье и закрыла за собой дверь, Григорий негодующе взглянул на жену, все еще дожидаясь, когда та тоже присядет в салон. Есения, лишь виновато улыбнулась и пожала плечами:

- Ну прости ты ее, любовь моя... У каждого из нас свой характер и свои взгляды на жизнь... Просто надо научиться либо не обращать на это внимание, либо ставить себя на его место. Ну что, поехали?

Так и не дождавшись какого-то определенного ответа, девушка, наконец, окунулась внутрь автомобиля, после чего Григорий смог закрыть дверцу.

Какую-то часть пути троица, едущая в сторону аэропорта, молчала, а какую-то часть говорила в основном Есения, не давая возможности мужу и своей подруге снова столкнуться лбами. Вряд ли бы это привело к чему-то хорошему, особенно если кто-то из них за рулем и особенно, если московские дороги усыпаны декабрьским снегом. Недавняя оттепель заставила его подтаять, а сегодняшний морозец превратил лужи в скользкие зеркала, с нетерпением поджидавшие очередного зевака, будь то водитель или просто пешеход, ступившего или наехавшего на них, чтобы получить удовольствие от болезненного падения или нечаянной аварии. Город готовился к праздникам, к Новому году и Рождеству, только вот ни у каждого из его жителей этот праздник в душе обитал. Радоваться не было причин. И хотя Есения всю дорогу улыбалась, рассказывала какие-то истории, делилась впечатлением от некоторых городских объектов, пытаясь развлечь ни столько своих собеседников, а сколько себя, все равно напряжение и беспокойство в ее голосе проскальзывало постоянно.

Всех подробностей того, что сейчас происходило, Ирина не знала, но ей просто до сердечных коликов было жаль свою подругу, которая выглядела сейчас, как птичка, обивающая свои крылья о прутья железной клетки в попытках взлететь повыше, под самый потолок. Ей так хотелось просто поговорить с ней, выслушать, дать совет и успокоить, но присутствие Григория не позволяло этого сделать. Поэтому приходилось молча сидеть и ждать подходящего момента для уединения.

Услуги грузчика багажа не пригодились, так как хватило и своих рук, чтобы дотащить три сумки до регистрационной стойки, которые там же и «уехали», как только пассажир прошел регистрацию. Ирина стояла в стороне, ближе к огромному окну зала, в то время как Григорий прощался с Есенией стоя уже рядом с дверьми, где проходят таможенный, а там уж и паспортный контроль. До вылета самолета оставалось уже немного, но девушка продолжала удерживать мужа за руку, при этом не сводя молящего взора с его лица. Она все еще надеялась, верила в то, что тот хотя бы в последний момент одумается и скажет ей: «Я остаюсь. Никуда не еду. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы расстаться с тобой на такой долгий срок. Черт с ними с этими деньгами. Ты для меня важнее». Однако вместо этих слов, он говорил фразы несколько иного характера:

- Все будет хорошо, любимая... Вот увидишь, время пройдет так быстро, что ты даже не успеешь оглянуться, как уже в этом же аэропорту будешь встречать меня с распростертыми руками. А твоя подруга больше не будет говорить, какой я тряпичный и безответственный, и что не способен принимать радикальных мер ради твоего счастья. Я думаю, что она уже это поняла. А маме моей пока ничего не говори. Если спросит, скажи, что уехал в командировку, когда вернусь – точно не знаешь. Понятно? – В этот момент объявили посадку на самолет, и парень оживился. – Ну, мне пора... Пожелай удачи, дорогая, а чтобы она не заставила себя долго ждать, поцелуй меня... Твои поцелуи всегда обладали чудодейственным эффектом, прибавляли уверенности и успокаивали. 

Только он наклонился, чтобы прикоснуться к ее губам, как Есения прошептала:

- Не уезжай... – Григорий нахмурился и чуть подался назад. – Прошу тебя, Гриша, родненький, не уезжай... Ведь, кроме тебя, у меня в этом мире больше никого не осталось... Оставайся, прошу тебя, Гришенька, оставайся здесь, рядом со мной...

- Сюш, ты снова начинаешь? – Мягкости в его голосе, как и не бывало. – Ну мы же уже говорили на эту тему... Все ж было хорошо. Я думал, ты все поняла и приняла, так почему же вдруг опять взялась за старое? Ну все, все, хватит, - он прислонил ее к своей груди и погладил правой рукой густые волосы, а левой – спину. Даже сквозь плотную ткань светло-серого полушубка ощущалось, как она дрожит. – Успокойся, милая... Я вернусь, будь в этом уверена. Ты же сама говорила, что наша жизнь – сплошная обыденность и прозаичность. Ну вот, считай, что мой отъезд, это в каком-то роде смена обстановки, несколько капель краски в установившуюся вокруг нас серость. Заодно проверим свои чувства, их крепость и долговечность через испытание разлукой. Ты, главное, не думай о плохом, а о том хорошем, что ждет нас, когда я приеду, ладно? – Женский голос диспетчера еще раз объявил посадку на самолет, в частности для тех, кто или не услышал или никак не мог завершить процедуру прощания со своими близкими. До отлета оставалось пять минут. – Так ты поцелуешь меня, любовь моя? – Он отпрянул от нее уже в который раз и прикоснулся пальцами подбородка, а только потом поцеловал во влажные от слез губы. – Прощай... Я обязательно тебе буду писать, и ты не забывай делать то же самое, хорошо?

Девушка схватила его за правую руку как раз в тот момент, когда он уже собирался уходить.

- Не уезжай, Гришенька!!! – Взмолилась она, не стесняясь ни своих слез, ни громких рыданий, ни сочувствующих взоров прохожих. – Пожалуйста, пока еще не поздно, одумайся! Обещаю, что никогда больше даже не заикнусь о ребенке! Только не уезжай! Не оставляй меня одну! Господи, - она мельком взглянула вверх, - прошу Тебя, останови его! Сделай же что-нибудь!

- Сюша, хватит истерить, - сурово произнес мужчина, открывая дверь и ступая одной ногой в помещение, где его уже поджидали таможенники. – Ты ставишь меня в неловкое положение своим поведением. Возьми себя в руки и веди себя, как положено вести жене настоящего мужчины и настоящего бойца. Все, прощай! Прощай, любимая!

- Не-ет!!! Гриша!!! Любимый, вернись!!! – Выкрикнула Есения, пытаясь догнать его. Вовремя подбежавшая Ирина схватила рыдающую подругу за руку и стала оттаскивать обратно. – Гриша!!! Гришенька!!! Умоляю, не покидай меня! Не покидай!

Есения постоянно пыталась упасть на колени. Ирина только и делала, что с трудом удерживала ее от этого. Но ей все-таки удалось довести подругу до скамьи, чтобы присесть туда вместе с ней и хоть как-то успокоить. На это пришлось истратить почти два часа, причем все это время они обе молчали, просто вслушиваясь в шум толпы, в слова диспетчера, сообщавшего о прибытии и убытии рейсов, всматриваясь в мельтешащие фигуры суетящегося народа. Голова Есении все два часа пролежала на груди Ирины, сердце которой неустанно стучало с тревогой за свою подругу. Хотелось просто молчать и думать, не более того.

- Как ты? – Спросила, наконец, у нее Ирина, чтобы хоть как-то оживить обстановку. В ответ на это та лишь тяжело вздохнула и издала негромкий стон. – Понятно... Ответь, почему ты так убиваешься, Сенечка? Неужели из-за того, что твой благоверный отправился просто пострелять несчастных зверьков? Настреляется и вернется, никуда он от тебя не денется...

- Да нет, Ириш... – подала негромкий голос измученная Есения. – Боюсь, что это Гриша как раз тот самый несчастный зверек, который будет находиться под прицелом охотников...

- Что ты имеешь в виду? – Насторожилась та.

- Та работа, о которой он говорил мне, имела под собой небезосновательные причины для тревоги... Это далеко не охота на зверей, и уж тем более не добыча золота. Гриша стал вербовщиков, Ириш, понимаешь, он стал наемным солдатом...

- Ты что, серьезно? – Слова подруги привели в некоторое замешательство Ирину.

- Серьезнее и быть не может... – Есения сглотнула слюну, чтобы не допустить слезам снова выбежать наружу. Их и так за последнее время вытекло слишком много. Нужно было оставить хоть что-то и на последующие дни полного одиночества. - А ты говорила, что он эгоист... Такие люди любят себя и боятся умереть, а Гриша... Ради того, чтобы обеспечить нам наше будущее и наше счастье, он улетел туда, где, ничего кроме смерти, не живет, на войну... Господи... – она сжала сильно веки и опять застонала. – Как страшно... Ведь это я, все из-за меня... Если бы я знала, что толкну своего любимого человека своими просьбами о ребенке на столь отчаянный шаг, то даже думать бы не смела об этом... Эгоист не он, Ириша, а я... Желая иметь детей, я совершенно не подумала о нем, о его душевном состоянии, о том, на что он способен ради того, чтобы осуществить мои мечты. А теперь я рискую его потерять навсегда из-за своих прихотей и амбиций. В итоге у меня не будет никого: ни его, ни детей, ни будущего...

- Слушай, Сень, - оживилась вдруг Ирина, отталкиваясь от нее и обращая на себя ее внимание. Она явно сердилась,  - это же просто невозможно больше слушать. Сколько можно? Не успел твой муженек еще даже долететь до нужной страны, как ты уже заживо хоронишь себя. Ты, конечно, моя лучшая подруга, и я желаю тебе только самое лучшее в этом мире, чего ты достойна, в том числе и счастья, но... Только не втирай мне, что несуразный поступок Гришки автоматически делает его альтруистом. Он как был эгоистом, так им и остался. Ладно, если бы его вдруг потянуло к настоящему патриотизму, защищая и сражаясь за свою родину, своих близких и родных людей, но здесь... чужая страна, чужая война, непонятно за что бороться. Этот халявщик решил, что нарвался на легкие деньги, что постреляет пару раз – и уже миллионер. А ведь все не так просто... Нигде деньги, особенно большие, так легко не даются. Ему кажется, что особого риска для жизни там нет, поэтому без страха, даже с неким азартом туда и укатил. Ты думаешь, что он решил на этот шаг ради вашего будущего, но ведь на самом деле и здесь сказался его эгоизм. Его волнует не ваше счастье, а собственное, ведь деньги помогут ему еще больше возвыситься над другими, еще больше привлекут всеобщее внимание на его величественную персону. Он привык выделяться везде и во всем среди толпы, считаться идеальным и совершенным во всем. Да, я не отрицаю, эти деньги помогут вам построить собственный дом, обустроиться, стать твердо на ноги, удовлетворят все ваши материальные блага, но... Сенечка, попомни мои слова, Гриша не из тех людей, который рискнет своим гребаным равновесием и себялюбием ради детей. Он прекрасно понимает, что эти милые и нежные существа постоянно будут мешать ему выделяться в обществе, постоянно будут отвлекать тебя от него. Ему не в нос чувствовать себя деревянной статуэткой, которую по мере старения, будут отодвигать все дальше и дальше в угол комнаты. Он хоть раз говорил тебе напрямую: «Я люблю тебя», или бросался лишь обыденными фразами в обращении «любимая», «любовь моя», «дорогая»? А ведь это, хоть и заурядных три слова, но они очень много могут значить. Он хоть раз совершал во имя вашей любви необычные романтические поступки, не боясь того, что могут сказать на это люди? Я уверена, что и в постели он ведет себя, как неисправимый эгоист, удовлетворяя лишь свою похоть и не думая совершенно о том, чего хочешь ты. Правильно, ведь его всегда в такие момент волнует качество предохранения от случайных залетов. Прости, Сень, меня за мою откровенность и за шквал подобных высказываний, но я просто не в силах смотреть на то, как ты мучаешься, подруга, как изводишь себя напрасными надеждами о счастливом будущем. С Гришей такая, как ты, чистая, добрая и заботливая, никогда не будешь счастлива, никогда... Ты не заслуживаешь такой скучной и серой жизни, которая, как ластик, сотрет тебя с картины, чего ты даже не заметишь.

- Ириш, ты... ты зачем мне все это рассказываешь? – С некоторой подозрительностью в голосе, поинтересовалась Есения у нее.

- Я? – Только теперь Ирине удалось оторваться от  мыслей вслух и напряжения. Выдохнув, она опустила глаза и откинулась на спинку скамьи. – Да так... Просто если вдруг... с твоим непутевым Гришкой что-нибудь случится, то я бы на твоем месте...

- С ним ничего не случится, - обиженно прервала ее шатенка и поднялась на ноги, - и... и ты не на моем месте... Запомни, Ириш, раз и навсегда – я люблю Гришу, несмотря на его нелегкий и своеобразный характер, и всегда буду его любить. Выходя за него замуж, я знала, что делаю. Значит просто такова моя судьба, и другой мне не надо. А теперь поехали домой... Я с ног валюсь от усталости...

На небольших окошках со старой деревянной рамой, окрашенной в белый цвет, мороз вырисовывал четкие узоры где-то в виде пушистых еловых веток, а где-то, если хорошо работает фантазия, в виде целых кустов и лесов, окутанных дивной белоснежной загадкой. Их красоту дополняли мельтешащие разноцветные огоньки городских улиц. Несмотря на то, что Новый год еще три дня назад наступил, праздничные гирлянды все еще украшали витрины магазинов, уличных столбов, деревьев и окон соседних домов. Кто-то держал их до Рождества, а кто-то аж до самого Нового года по старому календарю. Упершись головой о край стены возле окна, Есения вдумчиво всматривалась то в проходящих мимо людей, то в проезжающие машины, но снова уделяла внимание роскошным картинам мороза на стекле. «На пластиковых окнах подобной красоты никогда не увидеть...» - думала она про себя, легонько касаясь кончиком указательного пальца «разрисованного» стекла. Там, где она жила раньше, то есть на съемной двухкомнатной квартире, в каждой комнате были пластиковые окна. С ними, конечно, теплее и уютнее, но мороз их почему-то не очень любил. Попытки что-то там изобразить своей волшебной кистью, хотя бы что-нибудь незначительное, проваливались. Поэтому любоваться зимними узорами, обычно напоминающими детство, приходилось либо у мамы в деревне, когда та еще была жива, либо где-то в общественных местах, либо у лучшей подруги дома, как сейчас.

Жила Ирина Шитарис почти в самом центре Москвы, в одном из домов старой постройки. Их еще в народе называют «хрущевками». Эту квартиру оставил ей и брату в наследство любимый дедушка, который умер уже через год после того, как умерла бабушка. Родители двадцатилетней Ирины и ее старшего брата в то время уже жили в доме более современной постройки, в трехкомнатной квартире. Как девушка, так и ее брат всегда мечтали о свободе и самостоятельности. Поэтому, как только «хрущевка» опустела и перешла в их полное владение, они перебрались туда. Вскоре брат выучился, получил высшее образование, прибыльную работу у отца в фирме, купил собственный дом и женился, полностью окунувшись в дела семейные. А вот Ирина, несмотря на то, что родители и брат предлагали ей помощь в покупке новой квартиры, решила все-таки остаться здесь, в том месте, в котором все: и мебель, и запах, и обстановка напоминали об умерших бабушке и дедушке. Ей память о них была намного дороже и важнее, чем какая-то там квартира. Тем более и здесь было совсем неплохо. Квартира прародителей, которая досталась им от родителей дедушки, у которого отец был латышом, хоть и состояла всего из двух комнат, но они были просторными, теплыми и удобными. Ирина отсюда ничего не убирала и почти ничего не меняла местами. Мебель из настоящего дуба и ореха, картины, сувениры, персидские ковры, декоративные тяжелые шторы из сиреневого бархата, высокие фикусы с огромными листьями, телевизор, позолоченный телефон, работавший до сих пор - все находилось на своих законных местах. Квартира содержала в себе всего три двери: одну входную, вторую, что вела в другую комнату, ну и третью, за которой находился аккуратный, отделанный под современный дизайн совмещенный санузел. Есения проживала как раз в той комнате, которая до этого считалась спальней единственной хозяйки квартиры.

Проживала – потому что и на самом деле проживала. После того, как уехал Григорий, Ирина не оставляла в покое подругу со своей просьбой перебраться к ней, если не на постоянное место жительства, то хотя бы до тех пор, пока не вернется супруг-скиталец. Той зарплаты, которую получала Есения, чуть хватало на съем квартиры. Оставались средства лишь на продукты питания, а о том, чтобы купить себе что-то из одежды или сходить куда-нибудь развлечься, и речи не могло идти. Ирина это прекрасно понимала. Есения же отказывалась от ее предложения по двум причинам. Во-первых, она не хотела быть обузой подруге, которая все еще не была замужем и которая все еще была в активном поиске, а присутствие кого-то, вроде нее, могло помешать девушке в налаживании личной жизни. Вторая причина – это адрес. Наверняка, если Григорий напишет письмо, то он обязательно вышлет его туда, где они прожили бок обок четыре года. Хорошо хоть от приглашения подруги вместе встретить Новый год в «хрущевке» Есения не отказалась, чем и решила воспользоваться неугомонная блондинка.

На небольшом столе, устланном старинной скатертью, так же оставшейся в наследство от прародителей, стоял трехпалый подсвечник из настоящего серебра, а на нем горели ажурные длинные свечи салатового цвета с блестками. Нет, электричество, конечно же, было, несмотря на древность дома. Городские власти не могли допустить его отсутствие в такой вечер, как тридцать первое декабря. Просто красоткам захотелось отметить праздник именно в такой обстановке. Так как обе являлись отменными хозяйками, то и блюда, естественно, чуть ли не ломили крышку праздничного стола. Бабушкин граммофон серебристого окраса, сломавшийся еще при ее жизни, служил теперь еще одним декоративным украшением квартиры. Поэтому Ирина включила подаренный когда-то братом большущий музыкальный центр, стоявший в углу той первой комнаты, неплохо сочетавшей в себе и кухню с маленькой газовой плиткой, и прихожую с новым шкафом-купе, и гостиную с небольшим круглым столом. Небольшая комнатка с туалетом и ванной была будто встроена в левую от входа стену. Но здесь настолько все компактно и с умом было все расставлено, что о каком-то неудобстве даже мысли не мелькало. Спальня находилась в другой комнате. Она располагалась аккурат на углу дома, поэтому ее освещали целых три окна: два в одной стене, и одно – в другой.

Как всегда основной заводилой в таких немноголюдных компаниях была Ирина, хотя и на работе без ее участия не проходил ни один корпоратив. Она безумолку болтала, обсуждая вместе с не столь многословной собеседницей своих сослуживиц и вспоминая интересные истории, произошедшие за время их работы в магазине. Постепенно они затронули и тему того дня, когда им удалось впервые встретиться и познакомиться, став впоследствии лучшими подругами. Хоть Ирина и была младше ее почти на пять лет, в том магазине игрушек, куда пришла Есения, она работала уже три года еще до встречи с ней, ну а теперь получалось уже семь лет. Робкая, бесхитростная и трудолюбивая новенькая продавщица, девушка-шатенка, почти сразу понравилась как Ирине, так и заведующей, хотя, как это часто случается в любом коллективе, нашлись и те коллеги, которые стали пользоваться безотказностью Есении, заставляя ее работать за них. Однако Ирина не дала ее в обиду. Заметив неладное, девушка моментально обсекла их попытки сесть на голову новенькой сотруднице. Вот с тех пор, часто работая в одну и ту же смену, они сдружились настолько, что стали лучшими подругами, даже почти сестрами.

Без пяти минут двенадцать пришлось поубавить звук музыкального центра и  включить телевизор, чтобы послушать поздравление Президента с Новым годом, прежде чем открыть бутылку шампанского и разлить пенящийся нектар в хрустальные бокалы тех времен, когда Иринины бабушка и дедушка были еще молодыми.

Затянувшаяся пауза безмолвия со стороны подруги позволила Есении в очередной раз впасть в забытье. Пока Ирина слушала торжественную речь Главы государства, девушка думала ни о ком ином, как о Григории. Он не писал, не давал о себе знать уже почти три недели. Как он там, что с ним – стоило только догадываться и не думать о плохом, как он ее просил. Все предыдущие три Новых года они отмечали вместе, только не сидя дома за столом, а где-нибудь в ресторане или просто рядом с городской новогодней елкой. Тогда Есения понимала, что нет никакой разницы, где и как отмечать праздник, главное, чтобы рядом был любимый человек, тогда это запоминается надолго. Да и сама Ирина впервые встречала Новый год ни с одним из своих бывший парней, ни с родителями, а той, кого решила ни в коем случае не оставлять одну, пока та, наконец, не обретет свое счастье, настоящее, а не такое, какое внушал ей Григорий. Цель подселения к себе подруги заключалась не только в ограждении от одиночества, но и в несколько иных причинах, например, в знакомстве ее с каким-нибудь хорошим человеком, который мог бы заставить ее позабыть собственного мужа и понять, что в мире, кроме него, существуют и другие мужчины, более надежные и желанные. Однако нужно было изначально решить вопрос о переселении, а уж потом заняться ее счастьем.

- Сень... Есения... – будто откуда-то издалека послышался тихий голос Ирины. Туман рассеялся, и Есения вернулась из забытья в реальность. Она посмотрела на улыбающуюся подругу, державшую в этот момент в руках бокал с шампанским. По телевизору кремлевские куранты били уже в который раз в били в колокола, оповещая о том, что Новый год только что наступил, принося за собой новые надежды на счастливое будущее. Не исключено, что именно в этом году к ней вернется Григорий, что именно в этом году у них уже будет свой дом или хотя бы квартира и что в этом году она сможет, наконец, зачать долгожданного ребенка. – С Новым годом, подруга... – произнесла Ирина, как только та обратила на нее внимание, и поднялась со стула, протягивая руку с бокалом в ее сторону.

- Ой, прости, Ириш... – растерянно вымолвила Есения и тоже встала со стула. Послышался звон их бокалов. – С Новым годом и тебя, подруга...

Одним бокалом шампанского дело не ограничилось, конечно, если бы ни Ирина. Девочкам удалось расслабиться. Они смеялись, танцевали, пели.

- Видишь, как нам вместе здесь хорошо! – Радостно выкрикнула Ирина, бухнувшись на диван. Она была вся растрепанная, зардевшаяся, запыхавшаяся после горячих плясок. Почти так же выглядела и Есения. Уже давно она не чувствовала себя так раскованно, свободно и весело. Ирине, а может быть и шампанскому удалось совершить невероятное – хоть на несколько минут позабыть о муже. Она уселась рядом с блондинкой. – А ты говоришь, что не хочешь перебираться ко мне...

- Да я бы с удовольствием, Ирочка, но...

- Я прекрасно знаю твое «но», - перебила ее та, усмиряя постепенно свое дыхание, - которым ты мне прожужжала все уши, только, знаешь, почтовый ящик – это не причина... У тебя же есть ключ от него? – Есения утвердительно кивнула головой. – Ну вот, тогда в чем проблемы? Ты бы могла жить у меня, мы бы ходили вместе на работу, в разные места для развлечений, а ты бы каждый день проверяла свой почтовый ящик. А если хозяева подселят вместо тебя кого-то другого, так это даже лучше. Ты бы их предупредила, что если придет письмо от кого-то или посылка, пусть звонят тебе.  А там, когда ты уже будешь знать обратный адрес своего благоверного, то напишешь ему, что теперь живешь у меня, хоть он этому и не особо обрадуется, и чтобы письма теперь присылал сюда.

- Ну... я даже не знаю... – пожала плечами собеседница. Она понимала, доводы подруги такие, что не подступишься. Так, как она предлагает, конечно, можно было сделать, только вот как тогда ее личная жизнь? Об этом напрямую девушка не могла сказать, так как знала, что та либо обидится, либо снова придумает что-нибудь этакое, убедительное.

Заметив, что Есения не так рьяно упирается, как в прошлые разы на эту тему, Ирина решила не отступать и идти до конца в своих уговорах.

- Слушай, Сень, ну что ты не знаешь? Я тебе предлагаю такой прекрасный вариант взаимного избавления от одиночества, а ты все сопротивляешься. Мне до сих пор казалось, что упрямец в вашей семье твой благоверный, а оказывается еще и ты почти такая же... Нахваталась у него этого дурацкого жеманства. Тебе не придется мне платить за съем квартиры, а коммунальные услуги будем оплачивать пополам. И тебе хорошо, и мне, с нашими-то «гигантскими» зарплатами. А главное... – она сделала паузу и подняла правую руку вместе с вытянутым указательным пальцем вверх, - а что главное, ты и сама знаешь – нам не будет вдвоем скучно, и мы навсегда позабудем это коварное слово «одиночество».

- Дома вместе, на работе вместе... А если мы надоедим друг другу? – Раз Есения задавала подобные вопросы, да еще и через улыбку, значит, лед тронулся, и она стала сдавать свои позиции на счет переселения.

- Да ты что?! – Воскликнула в ответ Ирина и схватила ее за плечи. – Как ты можешь кому-то надоесть?! С ума сошла! Ну что, значит, договорились? Ты завтра же, а точнее, уже сегодня, с самого утра, пока выходные, перевозишь все свои вещи ко мне, а я тебе в этом помогу. Да? – Есения с каким-то определенным ответом все еще колебалась. Ирина от нее не отставала. – Так да или нет? – Когда та, наконец, кивнула в очередной раз головой, говоря тем самым «да», подруга вдруг подскочила на диван и радостно закричала: - Уррааа!!!! Да здравствует Новый год!!! Да здравствуют такие классные девчонки, как мы!!!

Она схватила руки Есении и помогла ей подняться на диван. Громкая музыка, доносившаяся из колонок музыкального центра, была настолько задорной и ритмичной, что она обе еще долго плясали, но не только на диване, а даже и на столе. Потом, прежде чем улечься спать, успели прогуляться по ближайшим улицам Москвы. Звуки и зрелищные эффекты фейерверков и салютов не унимались до самого утра, пока ни начало светать.

Хорошенько выспавшись и избавившись от остатков хмельного шампанского, Есения уж было хотела отказаться от затеи на счет переезда, только вот Ирина ловко ее осекла, сказав, что обещания надо сдерживать и что сильно обидеться, если этого не сделает. В общем, правдами-неправдами, общими усилиями, обеим красоткам не без помощи Гришиной машины, управляла которой сама Есения, удалось буквально за день перетащить все вещи из съемной квартиры в «хрущевку». Долгожданной гостье Ирина отдала свою спальню, а сама перебралась в первую от входа комнату.

Как и говорила подруга, им вместе действительно стало не только веселее, но и намного проще, уютнее, где-то спокойнее. Они редко бывали отдельно друг от дружки, только лишь в те моменты, когда Ирина уходила навещать кого-то из своих родных: семью брата или родителей. Хотя она и звала с собой Есению, та все равно отказывалась, считая, что это неудобно. Длинноволосую шатенку устраивали лишь совместные прогулки по Москве, поездки в другие города, походы в различные общественные места. Вот и сейчас, помогая морозу вырисовывать необычные образы на стекле указательным пальцем правой руки, Есения сидела дома одна, в своей комнате, на краю стола. С одной стороны она любила тишину, умиротворение, возможность побыть одной, чтобы подумать о жизни, вспомнить много приятных моментов, проведенных с родными или с Григорием. Тем не менее, с другой стороны она чувствовала, что общество неунывающей болтуньи и строптивицы Ирины действует на нее, как наркотик, отсутствие которого ощущается лишь тогда, когда остаешься наедине с самим собой и своими мыслями. Сама по себе Ирина была девушкой очень отзывчивой, умеющей всегда и во всем сопереживать другим. Конечно, благодаря таким чертам, как упрямство, бесцеремонность, прямолинейность и любовь к правде, какой бы горькой она ни была, не делала из нее идеального человека, причем чаще всего причиняя вред ни столько другим, а ей самой. Но она всегда с этим легко справлялась, потому что умела брать от жизни все, наслаждаясь каждым ее моментом: плох он или хорош. Как Ирина сама рассказывала подруге, что болтливость она унаследовала от прадедушки-латыша, а оптимизм и аристократическую гордыню – от прабабушки, чистокровной русской боярыни. Вообще эта стройная блондиночка обладала приятной красотой, чем и пользовалась на всю катушку. В парнях и их внимании у нее дефицита не было. Ей это нравилось, особенно в юности, лет до двадцати трех, но потом, когда стала понимать, что счастье женщины далеко не в количестве горячих поклонников, а в их «качестве».

Требовательность к себе и особенно к будущему постоянному партнеру, мужу и отцу своих будущих детей, привередливость,  привели к резкому умалению в ее жизни количества особ мужского пола. Большинство из них, как в итоге выяснилось, видели в ней лишь отличного секс-партнера, но не более того. Это разочаровывало и угнетало. Надежда выйти замуж удачно или хотя бы просто нормально таяла с каждым пройденным годом, как вешний снег на взгорке. Существовавшая проблема могла несомненно коснуться и благоустройства жизненного счастья подруги, которой бы тоже хотелось найти достойного мужчину, причем не просто мужчину, а идеального человека, который подарил ей столько счастья, чтобы можно было в нем купаться вечно. Вот только как и где его найти, если кругом одни неудачники и фанатики секса? Задача предстояла не из легких. О том, что затевала Ирина, Есения даже не догадывалась, и хорошо, так бы даже не раздумывая сбежала из этого дома.

Хозяева бывшей съемной квартиры долго не искали новых жильцов, заселив туда семью с двухлетним ребенком, недавно иммигрировавших из горного района Абхазии. Их дом разрушило очередное землетрясение, и им пришлось переехать в Россию. Власти помогли с работой и документами, а вот с квартирой попросили немного подождать. Узнав об этом, Есения и Ирина, сорвавшись пораньше с работы, решили с ними познакомиться поближе, чтобы в будущем они, если что, давали знать о приходящих на этот адрес письмах или о телефонных звонках. Дома оказалась только одна женщина с ребенком. Муж был на работе допоздна. За чашечкой крепкого абхазского чая гостеприимная хозяйка лет сорока по имени Хазара поведала девушкам свою историю жизни, оказавшейся не такой простой, как могло показаться на первый взгляд. Мужчина, который с ними сейчас проживал, приходился неродным отцом ее двухлетней дочери. А все получилось так, что муж, с которым она прожила в браке почти двадцать лет, тоже никак не хотел заводить детей, считая, что еще пока слишком рано и подыскивая для этого разные причины. Но Хазаре, наконец, это надоело. Понимая, что еще немного, и ее организм не сможет осуществить ее мечту, она все подстроила так, что все-таки забеременела от мужа. Узнав об этом, тот просто-напросто выгнал ее из дома, наговорив кучу всяких гадостей, что это не его ребенок, что она шлюха и что он еще слишком молодой, чтобы лишать себя свободы, «зарастая» детьми. Благо подвернулся человек, любивший ее почти всю свою жизнь и с удовольствием принявший в свои объятия. Вскоре они поженились. У них родилась дочка. Через полтора года случилось землетрясение, разрушившее почти всю деревню. Но молодожены не отчаялись, и уже через несколько месяцев, не без помощи местных и государственных властей, перебрались сюда. Хазара призналась приятным гостьям в том, что ждет другого ребенка и что муж пока ничего не знает, но она уверена, что он, в отличие от предыдущего супруга, будет безмерно рад.

Рассказанная история подтолкнула Ирину, уже по пути к своему дому, намекнуть подруге на то, что Григорий как раз из той категории мужчин, что и бывший муж этой душевной абхазки. Что он потому и откладывает продолжение рода, что не хочет обременять себя лишними хлопотами и заботами. Однако Есения даже слушать ее не хотела, переключив беседу на совершенно иную тему.

- О, видно опять выставила их за дверь, - высказалась Наталья, стоя неподалеку от того прилавка, за которым находилась Есения.

Девушка в этот момент приклеивала на игрушки специальным этикет-пистолетом маленькие оранжевые ценники. Услышав фразу сослуживицы, она посмотрела сначала на нее, а потом туда, куда смотрела она. Возле многочисленных полок с игрушками ходили два мальчика, одному из которых было лет восемь, а другому около трех. Было видно, что дети не только не купались в роскоши, но и с трудом понимали, что такое жить в достатке. Они были одеты в испачканные поношенные куртки, причем для более теплой погоды, а не для зимы. На старшем мальчике куртка не сходилась не по причине полноты, до которой было еще очень далеко, а потому, что он уже давно вырос из нее. Об этом говорили еще и рукава, чуть закрывавшие локоть. Зато у младшего мальчика ситуация с размером одежды была обратная. Похоже, он донашивал и куртку, и брюки старшего брата. Рукава куртки свисали ниже колен, а длинные брюки внизу успели стереться до дыр из-за того, что постоянно касались земли и подошвы кроссовки. Их здесь раньше Есения еще ни разу не видела, впрочем, как и другие продавцы. Впервые попав в такое большое помещение и с таким выбором игрушек, бедные дети даже растерялись. Каждый из них боялся даже шелохнуться, словно боясь пробудиться от такого чудесного сна. Дед Мороз о них, очевидно, забыл напрочь, с самого их рождения.

- А кто это? – Спросила у нее Есения, не сводя глаз с детишек. – Ты их знаешь?

- Конечно, знаю, - уверенно ответила Наталья. Недовольство в ее голосе, казалось, было врожденным дефектом, так как эта худощавая брюнетка всегда была чем-то не довольна. – Это дети моей соседки по площадке. Как только она заходит в запой, а они у нее бывают длятся неделями, то начинает водить к себе мужиков, таких же алкашей, как и сама, а детей, чтобы не мешали пьяным секс-оргиям, выставляет за дверь. Нам часто приходится видеть, как они сидят на коврике под порогом, дожидаясь, когда их пьяная мамаша, наконец, соизволит позвать их домой. Уже сколько раз приходила полиция, люди из органов опеки, и ничего. Она поклянется, побожится, что бросит пить, что такого больше не повторится, они и поверят. Месяц-два нормально, а потом опять запой. Сколько раз пытался ее бывший муж забрать их к себе в новую семью, она ни в какую их не отдает. И главное, что суд пока на ее стороне. Пользовалась бы их добротой, становясь на путь праведный, ан нет, сил не хватает бросить «ее родимую».

Оставив в покое этикет-пистолет и ценники, Есения тут же бросилась к мальчикам. Высоко задрав головы и медленно поворачивая их в разные стороны, дети окидывали своими изумленными глазками полки с огромным разнообразием красочных игрушек. Но вскоре им пришлось прервать свое любование. Подбежавшая к ним тетя с длинными русыми волосами и в красивом платье стала хватать с полок игрушки и совать им в руки.

- Наташ, считай! – Выкрикнула она девушке, слегка огорошенной поведением коллеги. – Ты меня слышишь? Подойди к кассовому аппарату и считай! Я буду озвучивать цифры.

- Да ты ненормальная, Сень, - скривилась Наталья, с превеликой неохотой приблизившись к аппарату. Эту суету заметили не только другие продавцы, но и покупатели, пришедшие в магазин. – Зачем ты это делаешь? Их мать все равно пропьет эти игрушки! Тоже мне мать Тереза...

Не обратив никакого внимания на слова брюнетки, Есения стала выкрикивать ей цифры, составляющие цены игрушек, и продолжила выбирать мальчикам игрушки. Это зрелище многих не оставило равнодушными.

- Сень, я сейчас сбегаю к девчонкам в соседний магазин детской одежды! – Выпалила Ирина, набрасывая на плечи  свое черное длинное пальто. – Не отпускай их пока, ладно?!

Неожиданно у другой кассы выстроилась очередь из покупателей. Оплачивая выбранные игрушки, люди стали просто отдавать их этим мальчикам, все еще не верившим, что это не сон и что это все по-настоящему. Они даже боялись прикасаться к этим игрушкам, думая, что стоит им это сделать, как все исчезнет. Не прошло и десяти минут, как вернулась Ирина. Но она была не одна. Вместе с ней вошли две женщины, знакомые продавщицы из соседнего магазина. Каждая из них держала в руках что-то из новой детской одежды: теплые куртки, шарфы, шапки, штаны, обувь. Уже через несколько минут все это оказалось на огорошенных мальчиках. Тот, что бы поменьше, испуганно прижимался к старшему брату и поглядывал на обступивших их взрослых людей. Ближе всех к ним находилась Есения. Не заметить скованность и страх в глазах детей, она присела на корточки и с нежной теплотою улыбнулась.

- Ничего не бойтесь и не стесняйтесь, малыши... – произнесла Есения, ласково прикасаясь руками к лицам мальчиков. – Это все ваше, и никто уже не сможет забрать.

- Мы зашли сюда просто погреться, тетенька, и... и у нас нет денег... – старший ребенок хоть и произнес эти слова, но было видно, как в наивных глазах мельтешат яркие огоньки надежды.

- А от вас их никто и не требует, - продолжала девушка. – Для вас все эти игрушки и одежда бесплатно.

- Мама говорила, что бесплатный сыр только в мышеловке... – осторожничал паренек, обнимая за плечи братика.

- Хорошие мои, - встряла в разговор Ирина и присела на корточки рядом с подругой, - но ведь это же не мышеловка, а обычный магазин, и... и сыра здесь нет... только игрушки...

- Но разве такое бывает, тетеньки, чтобы сразу столько игрушек, все нам и все просто так?

- Конечно, бывает, малыши, - снова улыбнулась Есения, чуть сдерживаясь от слез. Подобная сцена многих в магазине растрогала. – Это Рождество... а в этот праздник, как вы знаете, всегда случаются чудеса...

Еще несколько секунд после ее слов мальчики колебались, переглядываясь между собой, но потом тот, что был постарше, вдруг широко заулыбался и протянул руки к Есении, крепко обнимая ее. Младший повторил действия брата.

- Спасибо, тетя! Спасибо Вам и за подарки и за Рождество... – сквозь слезы счастья вымолвил старший мальчик, заставляя тем самым заплакать не только ее, но и всех людей, кто не мог смотреть на них с простым равнодушием.

Кто-то даже стал хлопать в ладоши, после чего началась цепная реакция. Зал оживили громкие аплодисменты.

- Да вы все ненормальные! – Не унималась Наталья, все еще стоя за кассовым аппаратом. – Неужели вы не понимаете, что уже завтра у них всего этого не будет! Вы помогли сейчас не детям, а ей бутылок на пять, а то и больше! А эти пацаны снова окажутся, как песики, на пороге!

- Как тебя зовут? – Спросила у старшего Есения, все еще сидя на корточках. Народ к этому моменту, натешившись предрождественским зрелищем, стал расходиться кто куда.

- Вася... а его... - он указал она брата, - Егор...

- Ты дорогу домой знаешь, Васенька?

- Конечно... Я ведь уже не маленький...

- Очень хорошо. Все эти игрушки вам вдвоем домой все равно не занести. Давай я помогу.

В знак согласия довольный мальчик лишь кивнул головой и стал брать в свои руки все то, что мог в них вместить. К ним в компанию подрядилась и Ирина. Ей, как девушке вспыльчивой и небезучастной к чужой беде, очень уж хотелось взглянуть на ту юродивую мамашу, которая посмела так гнусно и жестоко поступить с собственными детьми, а если и получиться – повоспитывать ее, с чем одна слишком спокойная Есения вряд ли справится. Заведующая магазином, которая тоже имела счастье наблюдать за душещипательной сценой в магазине со своими сотрудницами, с удовольствием отпустила их обеих пораньше с работы, тем более девушки не на прогулку собрались. Благотворительность и инициативность здесь всегда поддерживалась, особенно если она привлекает больше покупателей и повышает рейтинг.

Путь к пятиэтажному многоквартирному дому, где жили мальчики, оказался недлинным, буквально на другой стороне дороги. Поднявшись на второй этаж, девушки позвонили в указанную Васей дверь. Долго никто не открывал, но потом послышались какие-то шаркающие звуки, недовольное бурчание, и уже через секунду в дверном проеме показалась голова женщины. Темно-русые волосы длиною до плеч жирными сосульками свисали над глазами этой особы. Сама она была одета в какой-то дырявый темно-коричневый свитер, висевший на ней, как на вешалке, а вместо брюк или юбки ноги укрывали зеленые легинсы, обрызганные каплями еды. На первый взгляд казалось, что ей уже давно перевалило за сорок, хотя ровная кожа на лице говорила о том, что она значительно моложе. Стоило ей открыть дверь, как оттуда повеяло, черт знает чем: сыростью смешанной с плесенью, тухлого мяса, и, естественно, алкоголя.

- Ну? Чего надо? – Достаточно грубо спросила хриплым голосом женщина, пыхтя на незнакомок жутким перегаром.

- Здравствуйте... Мы привели Ваших детей... – достаточно спокойно ответила Есения, хотя сердце кровью обливалось.

С подобным контингентом ей вот так, лицом к лицу, еще ни разу в жизни не приходилось встречаться. Обычно на экране телевизоров специальные передачи транслировали истории неблагополучных семей, где родители выпивали и издевались над детьми, а тут, все вживую и по-настоящему, да еще и сама участвует в этом.

Женщина опустила глаза и только сейчас обратила внимание на улыбающихся мальчиков в новой одежде и с кучей игрушек на руках. Она, пошатываясь наклонилась и прищурилась, а потом, выпрямившись, выпалила то, чего никто не ожидал.

- Чего вы мне голову дурите, куклы крашенные?! Это не мои дети! – Она выскочила на площадку и схватила растерявшуюся Есению за ворот полушубка. – А ну, воровки, отвечайте, куда девали моих крошек?! Где мои мальчики, говорите, а то я вас тут всех придушу!

Вася, бросив игрушки на пол, подбежал к матери, чтобы хоть как-то убедить ее в том, что это они и есть ее настоящие дети. Однако Ирина, умевшая быстро соображать в таких случаях, быстро схватила мальчиков и завела их в дом, приказав, чтобы те пока не вмешивались в разговор взрослых и тихонько подождали их здесь. Только потом, оказавшись снова на площадке, бросилась на помощь Есении. Оттащив от нее пьяную истеричку и с размаху пригвоздив к бетонной стене, схватила ее за горло.

- Слушай ты, погань заспиртованная, хватит тут слюной плеваться, а то и дом ненароком сгорит от твоего «топлива»... – злобно шипела девушка, пока даже не думая отпускать притихшую женщину. – Знаешь кто мы? Работники морга... Пришли сообщить печальное известие... Твои детки умерли, попав в ужасную аварию...

Услышав такую фразу, Есения ахнула и прикрыла рот рукой. Она понимала, что Ирина и на этот раз что-то придумала, но, даже зная о том, что дети на самом деле живы, для ее ушей и чувствительной души слышать нечто подобное было очень тяжело. Тем не менее, девушка пока решила не вмешиваться в их «беседу». Зная норов Ирины, лучше переждать и посмотреть, чем все это закончится. Однако у только для нее подобное заявление вызвало шок.

- К-как у-умерли? К-какая а-авария? – Опешила мамаша, тараща пьяные глаза на блондинку. – Ч-что ты такое городишь?

- Городить будешь ты, гадина... – не сбавляла своего напора грозная красотка, - на кладбище... могилки собственным детям...

- Нет, нет... – лицо женщины в мгновение ока окрасила глубокая скорбь и печаль. Она захлипала, а потом и зарыдала. Как только Ирина ощутила, что та начинает оседать, тут же убрала руку от ее горла, чтобы дать возможность продолжить ход сползания вниз по стене. Тем временем та продолжала без единого намека на притворство рыдать и горевать. – Мои детки... Господи... зачем ты их забрал у меня?

- Как ты могла оставить их? – Ирина в наставлениях, как всегда, шла до конца. – Ради своих утех, выставила таких малюток за дверь... Они, бедные, не зная, куда деваться и как согреться вышли на улицу, чтобы хоть где-нибудь спастись от холода... Когда переходили дорогу, на их маленькие беззащитные тела наехал здоровенный грузовик, не оставляя ни единого шанса на выживание...

- Ириш, умоляю, хватит... – сквозь потоки слез, обратилась к ней Есения, легко представив ужасную картину, описываемую подругой.

- Нет, Сенечка, прости, но не хватит, - не унималась Ирина, выбрасывая клубы ярости и негодования в отношении непутевой мамаши. – Ты думаешь, ее это больно ранит? Да это водка плачет из ее глаз. Завтра протрезвеет и будет радоваться, что теперь она свободна от каких-то обязанностей, ответственности, что может спокойно бухать, не боясь, что вот придут работники опеки и будут снова бросаться угрозами касательно отбирания детей.

- Господи! Мои крошки! Мои малютки, простите меня! – Орала женщина, уже не сия на полу, а лежа на боку. Несмотря на опьянение, было видно, что она и на самом деле раскаивается.

На крики своей собутыльницы из ее же квартиры выбежала одна женщина и один мужчина, по годам явно старше, чем она. Когда последний раз они мылись, переодевались или стриглись, даже догадываться было страшно. Своими пьяными глазенками они недоуменно хлопали, глядя то на распластавшуюся на полу подругу, то на девушек. Ирина, долго не церемонясь, схватила их обоих за шиворот и толкнула в сторону лестницы.

- А ну вон отсюда, пьянь непросыхающая! – Выкрикнула она, обивая свои руки так, словно они только что коснулись кучи грязи. – И чтобы больше здесь не шастали, а то и на вас управу найдем! – Матюгаясь и что-то ворча себе под нос, та «сладкая», хотя уже «горькая» парочка вскоре вышли из подъезда. Ирина наклонилась над плачущей женщиной. Теперь она вся дрожала, как осиновый лист. Только вот пока было непонятно от чего: либо от начавшегося отходняка, либо материнское осознание произошедшего ужаса с ее детьми брало вверх. – Сень, помоги, пожалуйста, мне ее поднять... – обратилась к ней девушка, подхватывая горемыку под подмышки и помогая ей подняться.

Есения тут же подбежала к ним. Уже через несколько минут все втроем они оказались внутри квартиры. Что здесь творилось, словесному описанию просто не поддавалось. Но девушки особо не удивились, так как примерно нечто подобное ожидали увидеть. Детишки послушно сидели в своей комнате, лишь иногда чуть-чуть приоткрывая дверь, чтобы посмотреть через маленькую щелочку, что здесь происходит. Им теперь было чем заняться, ведь так много игрушек у них никогда еще не было.

Квартира хоть и состояла из двух жилых комнат, одной кухни и прихожей, все равно из-за захламленности выглядела тесной и не уютной. Затянувшийся Новый год здесь отмечали, очевидно, по большей части на кухне, за столом, хотя и в других местах валялись пустые бутылки, грязная одежда, обувь, посуда. Жуткая вонь исходила из туалета и помойного ведра, стоявшего рядом с засорившейся раковиной на кухне. Казалось, что обитавший здесь народ, где принимал пищу, там и гадил. Единственное помещение, у которого был еще более-менее «адекватный» облик явно по причине ненужности, являлась ванная комната. Вот туда Ирина  с Есенией и затащили женщину. После того, как уложили ее туда, раздели догола, Ирина включила душевой шланг, причем с холодной, почти ледяной водой. Ощутив на своем теле «охлаждающую» жидкость, женщина снова дико заорала. Ирина тем временем беспощадно продолжала обливать ее водой, даже не думая прибегать к чему-то более теплому. Вскоре, когда тело хозяйки квартиры успело немного попривыкнуть к холоду, ее рев постепенно перерос в горестный плач. По мере избавления организма от сорокаградусной жидкости, душевное состояние ухудшалось. Она неустанно выпрашивала у детей и Бога прощение за свое поведение, говорила, что сама больше не хочет жить. После получасового плескания в холодной воде, Ирина решила, наконец, сжалиться над объектом своих издевательств, включив в кране теплую воду. Девушка помогла ей хорошенько вымыться и вытереться.

Пока Ирина возилась с женщиной, Есения тем временем стала наводить порядок в квартире. Первым делом она взялась за бутылки, выливая из них в унитаз опьяняющий нектар, вынесла мусор, привела в порядок кухню и посуду, а затем принялась и за другие комнаты. К тому моменту, когда уже было почти все закончено, Ирина вывела из ванны убитую горем женщину, укутанную в махровый халат, хоть и не очень чистый. При других обстоятельства Есения бы ахнула от изумления. Теперь перед нею стояла не та женщина почти предпенсионного возраста, что встречала их на пороге, а молодая особа не старше Ирины, лет двадцати семи. Столь удивительные и быстрые преображения можно увидеть только в фильмах фэнтези или просто сказках. И кто не согласится с тем, что алкоголь и есть тот самый эликсир старения, а чистая простая вода – молодости?

Подобрав под себя ноги и уткнувшись лицом в колени, женщина в такой позе просидела еще около часа на диване в зале. Девушки же, успев сходить в магазин за продуктами, перетащили кухонный стол в зал и принялись заставлять его приготовленными на кухне блюдами. Хозяйка решив, что это поминки, снова разрыдалась.

- Присаживайся, горе-мамаша, - предложила ей Ирина, указывая на табурет, стоявший возле стола, когда уже все было готово к ужину. – Прости, водки нет, но, я думаю, что справимся и так.

Медленно подняв голову, та посмотрела сначала на Ирину, а потом на ее подругу.

- Я... я хочу увидеть детей... – промямлила она пересохшим горлом, становясь ногами на пол. – Мне нужно в... в морг... Я должна их увидеть... прошу вас...

- Зачем же так далеко? – С нотками суровости начала Ирина, видя, что той совсем плохо. – Твои дети намного ближе, чем ты себе можешь представить...

Она кивнула Есении, которая тут же куда-то вышла. Хозяйка настороженно нахмурилась, пытаясь понять, что происходит. А когда буквально через минуту в дверном проеме зала показались улыбающиеся мальчики, хмурость, как рукой сняло, уступая место материнской радости. В этот момент ее лицо так светилось, что казалось, будто его озаряют многочисленные лучи ласкового солнышка.

- Господи, детки! Мои детки! Мои малыши! – Заверещала она, не веря собственным глазам. Упав перед ними на колени, девушка обняла их и крепко прижала к себе, а затем стала осыпать многочисленными поцелуями. – Живы! Господи, живы! Спасибо Тебе! Какое счастье, мои малыши живы, они не умерли, с ними все в порядке!

- Мы любим тебя, мамочка... – произнес Вася, умевший к своим годам неплохо говорить.

- Мы тоза... – повторил за ним Егор, впервые за последние несколько дней ощущая на своих нежных щечках настоящие мамины поцелуи.

- А как же я вас люблю, мои родные! Простите, простите меня, детки... простите, я больше никогда так не сделаю... Простите...

Если сентиментальная и чувственная Есения уже давно тихонько плакала, прикасаясь кончиками пальцев правой руки к своим губам, то более устойчивая к подобным сценам Ирина еще долго сдерживала в себе потоки эмоций, неустанно рвущихся наружу. И все-таки нескольким слезинкам удалось выскользнуть из-под ее век, а чтобы окончательно не разреветься и не показывать своей мягкости окружающим, она сделала глубокий вздох и громко хлопнула в ладоши.

- Ну что? Давайте за стол? – Предложила она, и от этого предложения никто, особенно проголодавшиеся дети, не отказался.

Беседа между тремя девушками за ужинным столом еще даже толком не успела начаться, как в кармане платья Есении раздался телефонный звонок.

- Але? Да, я слушаю? Конечно, Хазара, я узнала Вас... – говорила девушка, делая в разговоре небольшие паузы и слушая собеседника. – Да-да, я все поняла, спасибо... Скоро буду... – Отключив вызов, она взглянула на Ирину, на лице которой четко вырисовывался знак вопроса. Девушка заметила, что та сама не своя после разговора. Волнение и растерянность являлись основными составляющими ее внезапно нахлынувшего состояния. – Позвонила Хазара... сказала, что ее муж только что выбрал из почтового ящика извещение о получении посылки...

- Ты думаешь, это... – начала задавать свой вопрос подруга, сдвинув брови.

- Я не... не знаю... – выдавила Есения, все быстрее и беспокойнее дыша. Она поднялась из-за стола. Даже на расстоянии было видно, как бросает в дрожь ее тело. – Пока ничего не знаю... Там ничего конкретного не написано... И думать пока ничего не хочется... Напрасные надежды иногда хуже смерти...

- Что-то случилось? – Заметив смятение девушки, поинтересовалась мама обоих сыновей. Ирина тоже поднялась и вышла из-за стола. Естественно подругу одну она не могла оставить. – Вы что, уходите? Может, я могу чем-то помочь?

- О, нет-нет, спасибо... – затараторила Есения, уже успев набросить на себя свой полушубок. Приблизившись к двери, она уже хотела уходить, как вдруг остановилась и посмотрела на хозяйку квартиры, состояние которой вселяло приятные надежды. – А Вы берегите своих детей... Вы, как мама, у них одна, и они у вас тоже одни. Это прекрасные очень добрые мальчики, которые безумно любят Вас, уважают и ценят, несмотря ни на что. Не позволяйте черным желаниям организма губить Вашу жизнь и жизнь Ваших сыновей. Все уходит, все исчезает, а дети... дети всегда остаются нашими детьми, нашим счастьем и будущим. Вы еще очень молодая и красивая девушка. Прошу Вас, умоляю, ради детей, возьмите себя в руки, иначе... иначе даже не заметите, как останетесь наедине со своей болью, со своим адом и одиночеством... Не превращайтесь в пустоту... Детям нужна настоящая живая мать и ее любовь... До свидания, и простите если что-то не так...

- До... до свидания... – сквозь слезы вытиснула из себя в ответ девушка, провожая взглядом уходящих гостий. – И вам спасибо... за все...

Местный почтамт работал до шести вечера, а к тому моменту, когда извещение оказалось у Есении в руках часы мобильника показывали уже половину восьмого. Пришлось ждать до утра. Естественно, что почти всю ночь накануне похода в почтовое отделение, Есения не спала. Лежа в теплой и просторной кровати, она крутилась, вздыхала, пытаясь отогнать накатывающие мысли, чтобы хотя бы немного поспать и отдохнуть. Однако уснуть удалось лишь утром, причем двух часов сна хватило, чтобы приснилась какая-то чушь, связанная с посылкой. Когда она распаковала квадратную коробку размером 30х30 сантиметров в ширину и длину, а высотою в 10 сантиметров, состоящую из толстой фанеры, и открыла ее, оттуда совершенно неожиданно на своей пружине вместо ног выскочил игрушечный Петруша. Только вот улыбался он как-то совсем не по-доброму, а как злобный хихикающий чертик, скаливший свои белые большие клыки. Не на шутку испугавшись, Есения вздрогнула и очнулась. Звуки, доносившиеся из передней комнаты, говорили о том, что Ирина уже проснулась и готовила для себя и подруги завтрак. Сегодня был у них обеих выходной. Обычно Ирина спала в такие дни до победного, почти до самого обеда, а столь ранний подъем означал, что на почту она хочет пойти вместе с Есенией. Видно самой было интересно, что же все-таки там за посылка. И ждать долго не пришлось.

Отстояв небольшую очередь к нужному окошку, и вручив сотруднику почты извещение, Есения, наконец, смогла получить посылку. Что самое интересное, коробка, в которой она находилась, выглядела точно так же, как и во сне, давеча приснившемся. Откуда ее прислали, девушки тоже уже узнали – из-за границы, но не из той страны, куда улетал самолетом Григорий. Распаковывать коробку девушка не спешила, хотя нетерпеливая Ирина упрашивала открыть ее сразу же, как только она оказалась у них в руках.

Тем не менее, посылка весьма благополучно добралась до Ирининой «хрущевки», но и там Есения, крепко сжимая ее обеими руками и не сводя с нее настороженных, все никак не решалась открыть. Если бы не Ирина, то так, возможно, и проносилась бы с ней целый день. Первое, что удалось оттуда достать, два достаточно плотных листа бумаги формата А4, списанных с обеих сторон, не очень хорошего качества желтоватого цвета с шероховатой поверхностью, сложенных пополам два раза. Они лежали на тяжелой металлической коробке, похожей на мини-сейф, со специальным кодом и ключом. Однако Есению больше волновало содержание письма. Так как от Ирины она ничего и никогда не скрывала, то стала читать его вслух слегка дрожащим голосом. Руки при этом тоже выдавали незначительную дрожь от волнения.

- «Здравствуй, любовь моя, родная моя, Сюшенька. Заранее хочу попросить у тебя прощение за то, что только сейчас пишу. Много раз пытался это сделать, но все никак не удавалось. Начну с того, что добрался до места назначения без особых трудностей. Почти сразу встретил в аэропорту многих ребят из числа тех сто сорока трех вербовщиков, о которых я тебе как-то говорил, познакомился с ними, пообщался. Очень отважные и опытные парни. Некоторые из них уже не в первый раз вербуются. Нас всех собрали в кучу уже в другой стране, как раз там, где уже который год идет война. Там же и разбросали по разным базам и участкам. Только вот я до сих пор не могу понять, кто и с кем там воюет, за что, какую цель преследуют, словно война – это смысл их жизни, без которого они себя не видят и не чувствуют, словно им это нравится: убивать, соревноваться в ловкости и опыте, захватывать чужие территории, защищать их и снова отдавать. Как-то даже странно и непривычно было в первое время ко всему привыкать и все осознавать.

 Ты была права, здесь действительно не курорт, а война, причем настоящая война. Очень удивился, узнав, что у «гризли», так мы называем местных повстанцев-дикарей, не палки, а настоящее оружие, причем достаточно современное и мощное. Таких, как я, то есть стрелков, всего пять человек. Двоих, насколько я слышал, уже нет. Тела их до сих пор так и не нашли. Командование предполагает, что «гризли» их захватили в плен, и ждут момента, чтобы потребовать выкуп либо в виде денег, либо в виде оружия. Поговаривают, что здесь даже водятся настоящие каннибалы. Но я особо не верю. Вряд ли в наши дни такое вообще возможно.

Кормят нас здесь весьма неплохо, но ты, конечно, готовишь намного лучше. С тобой никто и никогда не сравнится ни в чем. Господи, как же я соскучился по тебе, Сюш. Признаюсь, среди нас есть женщины-бойцы, но они очень грубые и самонадеянные особы, причем такие страшненькие, что на мужчину быстрее обратишь внимание, чем на них. Хотя ловкачить они тоже умеют. Но ты же знаешь, даже если бы здесь жила сама мисс Вселенная, я бы все равно видел бы только тебя. Ты мне часто снишься, любимая. А сны такие яркие цветные. Но не так давно приснился какой-то странный и неприятный сон. Там ты стояла между двух дубов и звала меня. Вот только я никак не мог до тебя дотянуться. Мои ноги держала толстая виноградная лоза и почему-то черного цвета. Потом перед тобой неожиданно вырос маленький дубок, который хлестал меня по лицу и рукам, всеми способами не давая к тебе подступиться. Мне пришлось его вырвать с корнем. Тогда за дело принялись ветки огромных дубов. Они избивали меня до крови, терзали мое тело, душили. Ты хотела их остановить, хотела защитить меня своим телом, но они не подпускали тебя ко мне. Я проснулся от того, что по мне ползали серые муравьи и кусали мое тело. Я после этого еще два дня никак не мог оклематься. Как ты думаешь, что может означать этот сон? Да ладно, не буду забивать разной ерундой тебе голову. Тебе нужно беречь себя для меня, своего мужа, любимого и единственного. Мне тут ребята пытаются наговорить, что такого долгого периода разлуки девушки, как правило, не выдерживают и начинают надо мной подшучивать, когда я отвечаю, что не все такие и какая у меня верная и прекрасная жена. Напиши мне, что они не правы, скажи, что ты до сих пор с надеждой ждешь меня, и всегда будешь ждать. Хотя, можешь и не писать, я и так в этом не сомневаюсь.

Иногда мне кажется, что и я сам этого периода разлуки не выдержу, но не в том смысле, что буду изменять тебе налево и направо, хотя тут особо и не с кем, а в смысле самого факта разлуки. Но даже если я и захочу все бросить, то все равно не смогу вырваться раньше положенного срока службы, то есть полугода. Прости, если этими словами я снова тебя огорчаю. И зачем только ты тогда в аэропорту так горько плакала, умоляя меня остаться. Теперь этот образ меня никак не желает покидать, отчего становится больнее. Надо было улыбаться и говорить, что все будет хорошо. Жаль, что вспять время не повернешь. Может, я бы и отказался от этой затеи. Ну, что есть, то есть, и по-другому ничего не переделаешь. Будем дальше стрелять, зарабатывать деньги на безбедную жизнь и наше с тобой счастье. Кстати, о деньгах. Если все-таки посылке удастся до тебя добраться в целости и сохранности, то это будет просто здорово. Здесь, среди джунглей деньги не нужны, а посему высылаю тебе вместе с письмом «футляр», это такая небольшая металлическая коробочка с кодом, в котором лежат деньги. Сумма пока не очень большая, так как это аванс за две недели моей службы, но, если все будет хорошо, я и дальше буду высылать тебе их частями, чтобы если вдруг и пропадут, то не все. Ты главное отпишись, сообщи, какая сумма и удалось ли тебе открыть коробку. А код такой: первая цифра – количество родинок, операбельно удаленных с моего тела врачами. Если не вспомнишь, то спроси у моей мамы. Она должна знать. Вторая цифра – сколько я купил бутылок безалкогольного пива в первый день нашей с тобой встречи. Третья цифра – количество ступенек в том заброшенном доме, где мы впервые занялись сексом, и где я лишил тебя девственности. Если я об этом помню, то и ты должна помнить, так как сама их считала. Ну а последняя цифра – мое счастливое число, о котором знаешь только ты. В общем, надеюсь, что ты вспомнишь все цифры и положишь деньги в надежный банк под проценты. Постарайся их не тратить. Не забывай, что нам нужно копить на дом, хорошую машину, поездки на моря и многое другое. Обещаю, что как только я вернусь, мы заживем так, как никогда ранее. У нас будет все, о чем только может мечтать любой нормальный человек. Главное, ты меня дождись и верь, что я скоро снова буду с тобой рядом.

Там у вас, наверное, сейчас, зима, праздники, морозы, снег. А вот у нас тут все совсем наоборот. Никакого веселья, больно кусающиеся насекомые, змеи, жара, причем не только климатического характера, но и самой обстановки. Всегда и везде нужно быть начеку, иначе и не заметишь, как получишь пулю в голову. Знаешь, а ведь именно здесь я впервые убил человека, хоть он был и чернокожим дикарем, по уши вооруженным. Ощущение, будто лишился кусочка души. Неприятно. Благо, что моя меткость помогла ему умереть без мучений. Второго уже проще было убивать, а потом вообще пришлось вести охоту на целую свору этих «гризли». Зато воспитываю в себе характер и приспособленность к жизни. Здесь это быстро происходит, даже почти незаметно. Но ты не волнуйся, убийца во мне исчезнет мгновенно, как только я окажусь за пределами этой проклятой страны в твоих нежных объятиях. Ты увидишь во мне прежнего белого и пушистого котенка, способного лишь на одно убийство – убийство комара.

Как там моя мама? Что ты говорила ей на счет меня и что говорит она? Ты ее навещаешь? Да, я знаю, что она у меня еще та ворчунья, но ведь она одна и кому, как ни тебе знать, что это такое. Передавай ей привет, если увидишь снова. Скажи, что я тебе написал, и что у меня все нормально, что жив, здоров, скучаю по ней. Напиши что-нибудь о себе, хотя нет, пиши все, что происходило с тобой все эти дни, проведенные без моего участия. Мне интересно все, что касается тебя, любовь моя. Господи, как же мне не хватает твоего тепла и внимания здесь, среди убийственной сырости, измученных постоянным напряжением солдат, в чужом месте, окутанном каким-то адским мраком и опасностями. Знаешь, никогда не думал, что я умею бояться. Оказывается, я даже не знал, что такое настоящий страх. Иногда кажется, что еще немного, и крыша окончательно съедет. Говорят, что у кого характер послабее, к концу службы сходит с ума, причем безвозвратно. Но ведь я у тебя сильный, и ты об этом прекрасно знаешь. Ничего, выдержу. Главное привыкнуть и думать о том, что нас с тобой ждет. Не унывай, любимая и помни обо мне так же, как и я буду помнить о тебе. Ну вот, кажется на этом все. Что хотел тебе написать, то и написал. С нетерпением буду ждать твоего ответа. Пусть хоть весточка от тебя станет для меня просветом в этом мрачном аду. Адрес, куда высылать письмо на самой посылке, ну и здесь же, чуть ниже. Только, прошу, указывай адрес правильно, английскими буквами. Не ошибись, а то если не получу письмо, буду думать о тебе невесть что. Не обижайся. Пока...»

Без слез читать Есения не могла. Сколько оповещала вслух содержание письма, столько из глаз неустанно сыпались мелкие капельки, иногда попадая на бумагу. Ирине местами хотелось вставить несколько упрекающих фраз, касательно душевного изливания Григория, но сдерживала себя ради подруги, чтобы лишний раз не будоражить ее и не подливать масло в огонь. Есения тяжело вздохнула, как только дочитала до конца. Сейчас ей ничего, кроме как просто побыть одной, не хотелось. Попросив прощение у Ирины и забрав с собой письмо, она удалилась в свою комнату, чтобы перечитывать его снова и снова. Ведь даже просто почерк, тот самый родной почерк, который она прекрасно знала, согревал душу, словно некая частичка самого Григория. Ирина решила оставить ее в покое и не трогать до тех пор, пока та сама не захочет поговорить с ней на весьма болезненную тему.

С ответом Есения долго не тянула, вернее совсем не тянула, а в тот же день его и написала.

«Здравствуй, мой кумир и моя единственная любовь, Гришенька. Вот пишу тебе ответ сразу же, как только прочла твое письмо. Слава Богу, оно дошло, так же, как и «футляр». Его я пока не открывала, но думаю, что все деньги, пересланные тобою, на месте. Коробочка не вскрыта, а код вряд ли кто будет знать, ведь все цифры, которые ты перечислил, знаем только мы и больше никто. Конечно, я помню, все помню, что связано с тобой, мой родной. Каждая мелочь, каждый твой вздох, каждый стук твоего сердца, каждая клеточка твоего тела никогда не покинет ни моего разума, ни моей души. Прости, что я вела себя тогда в аэропорту, как ненормальная истеричка. Мне стоило догадаться, как это может отразиться на твоем душевном состоянии. Я готова была умереть ради того, чтобы ты никуда не уезжал. Ведь там смерть, верная гибель. Помни, что если умрешь ты, то умру и я. Долго без тебя мне не прожить. Можешь даже не сомневаться в том, что я буду ждать тебя вечно, что бы ни случилось и верить, что ты вернешься ко мне.

Чувство вины никак не оставляет меня. Ведь если бы не я, ты бы никогда туда не отправился. У тебя не было бы причин даже просто подумать об этом.

Аде Адамовне, твоей маме правду я пока не говорила, хотя ты знаешь, как я не умею и не люблю врать и что-то выдумывать, но с другой стороны, ей так спокойней. Она человек уже немолодой и очень впечатлительный. Я не хочу, чтобы еще и с ней о моей вине что-то произошло. А сказала я ей то, о чем ты и попросил – уехал в длительную командировку на заработки. Несмотря на то, что она продолжает винить меня во всех смертных грехах, в том числе и в твоем отъезде, я почти каждый день навещаю ее и стараюсь успокоить, чтобы она меньше волновалась.

Кстати, со съемной квартиры я съехала, и теперь живу у Ирины. Знаю, любимый, что тебе она не очень нравится, так же как и мой переезд, но ведь ты сам пишешь, что нужно экономить, а с моей зарплатой в съемной квартире много не наэкономишь. А с Ириной мне очень хорошо. Она не дает мне скучать и вянуть от тоски по тебе. В ту квартиру, где мы с тобой прожили четыре года, хозяева уже заселили семью с ребенком. Жизнь у них сложилась тоже не просто, но я рада, что теперь все хорошо, и они ждут уже второго ребенка. А вот вчера нам с Ириной, не знаю, правда насколько, удалось вернуть маленьким мальчикам маму, которая ужасно много пила, выставляя несчастных детей за дверь. Ужас, правда? Мне так понравились эти малыши, что я на мгновение представила наших с тобой детей. Пусть бы они были такими же милыми, добрыми и чудесными.

Праздники прошли спокойно, но мне просто катастрофически не хватало тебя. Мне хотелось встретить Новый год так же, как это мы делали последние четыре года. Было здорово, правда? Мне жаль, очень жаль, что все так получилось, и что обстоятельства вынудили тебя уехать от меня так далеко, так надолго, и в такое опасное место. Если бы я умела стрелять, как ты, или хотя бы знала, как держать оружие в руках, то не раздумывая отправилась бы вслед за тобой. По крайней мере, если бы погибали, то вместе, а не отдельно друг от друга. А так, ты там, я здесь, не видим друг друга, не слышим, не чувствуем, отчего кажется, что от пустоты и одиночества мне уже никогда не избавиться. Я верю, конечно, верю, что ты вернешься. Без этого я бы просто-напросто сошла с ума. Хотя, конечно, Ирина тоже во многом мне помогает, поддерживает, заботится обо мне, за что я ей очень благодарна. Очень хочется, чтобы вы, как оба самых дорогих мне человека, наконец, подружились, нашли взаимопонимание и больше никогда не ссорились.

Береги себя, Гришенька, береги себя ради меня и ради наших будущих детей, ведь другого такого, как ты, уверена, я больше нигде и никогда не найду, да мне другого и не надо. Ты – моя любовь, моя жизнь, мое сердце, мое счастье. Не сомневайся, что даже на том свете я не смогу влюбиться в кого-то другого. Мне всегда будешь нужен ты и только ты. Пожалуйста, Гришенька, возвращайся ко мне, возвращайся целым и невредимым. Я буду молиться за тебя и за твое возвращение каждый день. Пусть Господь убережет тебя от беды и защитит от зла. Я люблю тебя, Гриш, очень люблю и жду с нетерпением. До встречи. Если сможешь, то пиши мне почаще. До встречи, надеюсь, что до скорой, очень скорой встречи».

Чтобы письмо быстрее дошло до нужного и любимого адресата, Есения уже ближе к вечеру сходила в почтовое отделение и отправила его. Ведь чем раньше это сделать, тем раньше она снова получит долгожданный ответ, единственное доказательство того, что возлюбленный супруг все еще жив и что все еще помнит о ней.

- О Вас, Есения, Ирина прожужжала все уши, - говорила женщина с завитыми короткими волосами. Видно вся голова ее уже была седая, так как осветление придавало волосам почти белый воздушный цвет.

Несмотря на свой почтенный возраст, чуть «запенсионный», она уделяла немало внимания своей внешности: подкрашивала губы, пользовалась тональным кремом, тушью, а четкие ямочки на щеках придавали ей миловидность и располагали еще больше к общению. Она все время улыбалась и почти не умолкала, как и ее дочь Ирина. Даже разливая горячий ароматный чай в чашки, стоявшие на небольшом стеклянном столике в гостиной их трехкомнатной квартиры, женщина не убавляла ни темп, ни громкость в своей речи. На шикарном бархатном диване бардового цвета с яркими синими розами сидела она сама, а рядом муж, тоже немолодой, чуть сутуловатый человек, макушку которого «украшала» небольшая лысина, отражавшая на себе дивный свет хрустальной люстры. Виски и затылок уже давно окрасились в седой цвет, а морщины, становившиеся еще глубже на уголках глаз в момент улыбки, помогали видеть в нем доброго и душевного человека, несмотря на то, что все еще продолжал управлять престижной московской фирмой по пошиву спецодежды. Деньги и высокое положение так и не смогли испортить его характер. Как рассказывала Ирина, отец всегда был очень справедливым и мудрым человеком, стараясь без особого ущерба для других быстро и положительно улаживать любые ситуации, даже самые безнадежные. Есения теперь понимала, откуда у ее подруги и эта черта характера.

Как Ирина, так и сама Есения сейчас сидели в таких же шикарных креслах и такого же окраса, как диван. Настойчивость молодой блондинки в итоге принесла свои плоды, и хоть к концу февраля, но все-таки ей удалось вытащить из дома Есению в гости к своим родителям, чтобы немного развеяться и познакомиться поближе.

Кроме чашек с чаем, стеклянного полуторалитрового заварника и сахарницы, на столе стоял красивый торт, печенье с конфетами, творожок с натуральным свежим медом, перебивавшим своими ароматами все остальные ароматы. Вообще обстановка соответствовала характеру тех, кто здесь проживал: кругом чистота, порядок, светло, тепло, уютно, интеллигентно.

- Мам, какие уши? – Решила шуткой поправить ее Ирина. – У тебя же их только два.

- Ну а папины почему ты не считаешь? – Поддержала ее шутку женщина и снова изобразила на щеках ямочки, мило улыбнувшись. – Еще плюс его два уха – глядишь уже четыре. Он же тоже неустанно слушал о том, какая чудесная у тебя есть подруга с не менее чудесным именем Есения. – Она взглянула на гостью. – В нем есть что-то осеннее, красивое, нежное. И почему я в свое время так Ирирку свою не назвала? Ведь тот самый фильм о прекрасной цыганке Есении, вынесшей столько преград на пути к своей любви, к своему Освальдо, мне тоже очень нравился, да и запомнился надолго. Неплохо было бы как-нибудь посмотреть его еще раз. А, Женечка, как ты смотришь на то, чтобы сходить в кинотеатр?

- Хм, предложение заманчивое, - сдвинув брови и отпив глоток вкусного чая, ответил мужчина. – Только вот не думаю, дорогая, что этот фильм внезапно, просто по твоему желанию появится в городских киноафишах. Боюсь, нам придется воспользоваться услугами диска или интернета.

- Так ведь есть система индивидуальных заказов в самих же кинотеатрах, - вмешалась со своим советом Ирина. – Правда придется больше заплатить, зато будете в кинотеатре одни, никто мешать не будет вам обниматься и целоваться прямо там, в зале просмотра.

- А идея неплохая, - снова улыбнулась женщина, переглянувшись с мужем, а потом опять решила уделить внимание молчунье Есении. – Скажите, Есения, а правда, что у Вас никого из родных не осталось?

- Только Григорий... – с печалью в голосе произнесла она и отпила глоток чая.

- Прости, Сень, но муж – не родня, - вмешалась Ирина, высказывая тем самым в очередной раз свое отношение к этому парню. – Да и если бы он был хотя бы дальним твоим родственником, то, думаю, что вел бы он с тобой совершенно по-другому, не так эгоистично. Долго не хотела поднимать эту тему, так как знаю, что тебе и так непросто, но в том письме он ни разу даже не заикнулся о тех трех заветных словах, которые говорят, если любят. А дети... Он все время «якал», жалел себя и делал все возможное, чтобы вызвать жалость к себе с твоей стороны, говорил, какое прекрасное будущее ждет вас в вашем новом доме с новой тачкой, а вот тему о детях просто-напросто игнорировал. Все как-то сухо, допотопно и без особых эмоций. На такое письмо я бы даже не отвечала.

- Солнышко мое, - решила поддержать гостью хозяйка, прекрасно зная прямолинейный норов дочери, - каждый человек выказывает свои чувства и любовь к другому человеку по-своему, не обязательно так, как это велит обычай или установившаяся практика в обществе. Да, возможно, такой «хапуге», как ты, того, что изложено в письме, было бы недостаточно, но Есения, которая любит его таким, каков он есть, этого хватает, чтобы любить и ценить дальше.

- «Хапуга»? – Старалась не показывать своей обиды Ирина. – Мам, ну какая я «хапуга»? Простых слов «я тебя люблю» или хотя бы «я хочу от тебя детей» мне было бы достаточно, чтобы идти за ним на край света нищей, голодной и больной.

- Это тебе так кажется, Иринка, - женщина протянула обе руки к торту и стала по очереди накладывать его кусочки всем на небольшие блюдца. – Ты просто еще не знаешь, что значит быть нищей и голодной. Практика показывает, что любовь уходит на задний план, а то и вообще исчезает, как только появляется проблема безденежья, недостатка в продуктах питания или одежды.

- Но ведь вы же с папой этот период выдержали, причем ты сама рассказывала, что бывало вы покупали половинку хлеба и пытались растянуть ее на неделю.

- Ну да... – немного взгрустнув от воспоминаний, кивнула та, подавая в руки тоже задумавшемуся мужу блюдце с кусочком торта. – Бывало... И то, что выдержали – это тоже правда... Теперь результат очевиден: ты, брат, квартиры, работа.

- И я знаю, почему вам удалось преодолеть такие преграды, сохранив собственное достоинство и любовь, - зачерпнув ложечкой кусочек поданного торта, Ирина взглянула сначала на одного родителя, а потом на другого. – Потому что вы всегда говорите друг другу те самые чудодейственные слова «я тебя люблю»...

- Поэтому и говорим, что на самом деле любим... – ответил отец и с любовью взглянул на обеих своих девочек.

- Ну вот, а в семье Сени, говорит, любит и жертвует только она одна, - не отставала от проблем своей подруги Ирина.

- Оправиться на верную гибель ради семейного благополучия, Иринка, это тоже, знаешь, не малый подвиг, - произнесла женщина и с сочувствием глянула на поникшую Есению, которой уже ничего не лезло в рот: ни чай, ни торт. Она, бедная, не знала, куда деваться от шквала болезненных для ее души фраз.

- Да этот Гришка не знает, что такое семья и семейное благополучие, - бурчала Ирина. – Семья не может состоять из двух человек: мужа и жены. Это слово поэтому и звучит, как «семь я». Там должны обязательно присутствовать дети, как символ единения души, крови и, главное, настоящей любви. Тем более, Сенька так их любит. Она готова пожертвовать всем на свете даже ради чужого ребенка, не говоря о своих.

- Иринка, солнышко, прекрати, пожалуйста, сгущать краски  раньше времени, - ее мать постоянно пыталась унять «колючесть» дочери. Она видела состояние гостьи, которая, казалось, еще немного, подскочит с кресла и стремглав выбежит отсюда, чтобы больше не видеть и не слышать всего этого. – Я уверена, что Григорий очень скоро вернется. Война – это не шутка, и, возможно то, что он очутился там, тоже неплохо. По крайней мере, тяжелые условия для выживания многому смогут его научить, в том числе ценить жизнь не только свою, но и любящих его людей. Закалив дух и обретя чувство ответственности, вернувшись, он первым делом будет не просто просить, а умолять свою жену о том, чтобы она подарила ему как можно больше детишек. Будет, обязательно будет у них еще много счастья, вот увидишь...

Слова женщины возымели свое действие. Есения немного успокоилась и даже стала улыбаться.

- Спасибо Вам, Елена Ивановна, - не поблагодарить ее за надежду она не могла. – Вообще спасибо вам всем за все, но мне уже пора... – стала она подниматься с кресла.

- Подожди, Сенечка! – Начала ее останавливать взбудораженная Ирина, резко поднявшись с кресла и протягивая руки к ней. – Зачем? Ты куда? Почему пора? Ну... ну прости ты меня такую, бесцеремонную нахалку за мои слова, прости, пожалуйста... Обещаю, что я больше ни слова на эту тему не заговорю... Посиди еще с нами, пожалуйста, еще хоть немножечко...

- Ириш, поверь, ни твои слова, и уже тем более не ты здесь не причем, - выдавила из себя улыбку девушка. – Просто я... у меня какое-то недоброе предчувствие... В груди что-то постоянно сжимается, и уже который день не дает нормально дышать... Наверное, симптомы простуды или гриппа, не знаю. Ведь сейчас везде этот вирус. Мне бы не хотелось заразить еще и твоих родителей.

- Поверьте, Есения, что нам это не грозит, - улыбнулась Елена Ивановна, тоже не желая так быстро расставаться со столь приятной и скромной особой. – Мы уже прошли закалку каждодневными лимонами, медом и чесноком. Иринка права, побудьте у нас еще немного. Мы еще фотографии Вам свои не показывали...

- Фотографии? – Тут же оживилась гостья, с особым трепетом всегда относившаяся к этим глянцевым либо матовым картонкам, на которых были запечатлены не только люди, но и интересные моменты из прошлой жизни.

Именно фотографии служили отличным способом для того, чтобы в очередной раз углубиться в воспоминания и никогда не забывать о своих родных, близких и просто знакомых людях, в том числе, кто уже давно покинул этот свет. Есении было очень интересно хотя бы раз посмотреть на фотографии той семьи, где росла и воспитывалась ее лучшая подруга, поэтому отказывать от столь заманчивого предложения Елены Ивановны не стала. Женщина сразу же достала из шкафа несколько красивых коробочек и альбомов, а потом отдала их в руки гостьи. Ее усадили на середину дивана, чтобы самим усесться по бокам и комментировать все, что будет изображено на снимках. Вскоре они все вчетвером настолько увлеклись просмотром, что перестали обращать внимание на время. Есении настолько хорошо было в их семейном кругу, что даже на какое-то мгновение ощутила себя одной из них, напрочь позабыв об одиночестве и нехватке родного тепла.

А писем все не было. Уже заканчивался февраль, а никакой весточки от любимого супруга все не приходило. Есения не могла нормально ни есть, ни спать, ни работать, все чаще впадая в тоску и длительную прострацию. За это время она успела написать еще одно письмо, решив, что возможно прошлое письмо просто не дошло до нужного адресата. И на него ответа тоже долго не поступало.

Неспешно шагая по Лужнецкой набережной Москвы-реки, обе девушки беседовали о ранней весне, которая наступила уже ближе к середине марта. Обычно в такое время периодически бушуют морозы и даже метели, но не сейчас. На улице было достаточно тепло для того, чтобы облачить себя в легкие пальтишки и закрытые туфельки. Очередной выходной позволил подружкам выбраться на свежий воздух и прогуляться по городским улицам, а когда подступили к подъезду своего дома и поднялись по старинной винтовой лестнице, то встретили у своей двери почтальона, немолодого мужчину с усиками и очками. Сердце Есении тут же встрепенулось, ускоряя и темп дыхания. В своих руках мужчина держал чуть больше стандартного конверт и вопросительно взирал то на одну девушку, то на другую, а когда понял, что они здесь живут, учтиво поздоровался и спросил:

- Кто из вас Есения Прошина? – Нахлынувшее волнение обездвижило язык и поэтому вместо слова «я», она просто кивнула головой, делая шаг вперед. – Вот распишитесь за заказное письмо, а то уж думал снова Вас не дождусь, как вчера. У меня, между прочим, не один Ваш дом.

Когда та, наконец, получила письмо и расписалась за него, почтальон ушел.

- Какое-то совсем не такое, как в прошлый раз, письмо... странное... – озадаченно нахмурившись, говорила Ирина, заходя вместе с подругой в дом и рассматривая конверт.

- Может, потому что это не посылка, а просто письмо? – Успокаивала себя Есения, хотя чувствовала, как нарастающая дрожь в дыхании и теле вот-вот подкосит ноги.

- Но здесь еще даже больше каких-то штампов и печатей, чем там, где находились те пять тысяч долларов, которые тебе прислал Гриша. – Ирина тоже начинала беспокоиться, хотя старалась этого не показывать. – И почему оно заказное, а не простое? И где те деньги, которые он должен был заработать за прошедшие два месяца?

- Все, Ириш, не надо, - строгой интонацией обратилась к ней Есения, бросая сумочку на край дивана и дрожащими руками распаковывая конверт. – Сама не заводись и меня не заводи напрасно... Ладно? – Ирина пожала плечами, не сводя глаз с тех двух бумажек, которые достала, наконец, подруга, одна из которых имела пятый А формат и содержала в себе некие символы, иностранный герб и печать. Да, это явно писал не Григорий, тем более шрифт был не рукописный, а печатный, да еще и английскими буквами. – Я не... не понимаю... – от волнения ее лицо снова зарделось и даже покрылось незаметной испариной. – Ириш, я не понимаю, что здесь написано. Тут все по-английски, а я... я изучала в школе и техникуме немецкий... Слушай, может, ты переведешь? О чем здесь написано?

Она передала бумагу в руки подруги, которая, поводив глазами, разочарованно пожала плечами.

- Прости, Сень, но... Я хоть и изучала когда-то английский, но это было давно, да и ученица из меня была никудышная... Я могу только немного разговаривать на нем, но не читать, и уж тем более не писать. А это что? – Через секунду в ее руках оказалась и другая бумажка того же формата, только с одной стороны сине-розового окраса, с гербом какого-то банка и с кучей печатей, подписей. Ее левую сторону украшала вкрапленная позолоченная полоса с цветным переливом, а правую – мелкие многочисленные узоры. Несомненно, что это был какой-то очень важный финансовый документ. Только вот и в нем все было написано печатными английскими буквами. Единственное, что из всего текста четко бросалось в глаза – «9 000 $»

- Господи, что же делать? – Уже начинала паниковать Есения, пытаясь здраво мыслить. – Слушай, а может через интернет? Переводчик должен нам помочь...

- Не думаю, Сень, что это хорошая идея... Там часто не только неточный перевод, но и совсем неправильный. Да и пока мы с тобой переведем, то заночуем с ним. Слушай, а давай сходим к моим родителям домой. Мой папа очень хорошо знает не только английский язык, но и некоторые другие. Ему часто на своей фирме приходится с ними сталкиваться.

- Да? Отлично, тогда поехали, - выпалила Есения и, снова схватив сумочку вместе с конвертом и письмами, потащила за собой Ирину к выходу.

Автомобиль Григория быстро домчал их до нужного дома. Как раз оба родителя были дома.

- Олег Олегович, здравствуйте, - поздоровалась с ним гостья, как только вошла вместе с Ириной к ним в квартиру. Мужчина как раз в этот момент сидел на небольшом стульчике и начищал до блеска свои дорогие черные туфли.

- Очень рад тебя видеть, девушка с красивым именем Есения, - довольно произнес тот, оторвавшись от обуви. – Проходи, не стесняйся. Леночка! – Громко позвал он свою супругу, суетившуюся на кухне. – Отгадай, кто к нам пришел?! Ты только вчера хотела позвать ее снова в гости!

- Что?! – Послышался знакомый голос приветливой хозяйки. – Ты серьезно?! Неужели это... – через несколько секунд она вышла из-за угла и, увидев подругу своей дочери, широко заулыбалась, вырисовывая на своем лице не столько счастье, но и знаменитые ямочки.

- Здравствуйте, Елена Ивановна, - смущенно вымолвила гостья.

- Есения, Боже, солнышко мое! – Она тут же подошла к девушке и, поцеловав ее по-матерински в лоб, посмотрела в глаза. – Здравствуй, здравствуй, хорошая моя... Как хорошо, что ты зашла. Я как раз готовлю свое коронное блюдо – гусь, фаршированный печеночно-ананасной начинкой. Иринка, умничка, что позвала и пригласила ее. Ты у меня такая догадливая...

- Мам, да погоди ты со своим гусем и начинкой, - буркнула дочь, расталкивая родителей по сторонам и протаскивая подругу к центру прихожей. – Мы не просто так пришли, а по делу, причем очень серьезному делу. Сеньке недавно принесли заказанное письмо. Явно из-за границы. Там все, буквально все написано на иностранном языке, то бишь на английском. Но не она, не я особыми познаниями в нем не блещем. А ты, папуль, насколько мне не изменяет память, по-английски не только отлично шпаришь, но и читаешь. Пожалуйста, сделай доброе дело, помоги нам с переводом этого текста.

- Конечно, девочки, нет проблем, - долго не раздумывая, согласился тот и направился в сторону гостиной. – Только, если позволите, дамы, я возьму очки? – не прошло и двух минут, как тот выбрав из тумбочки темно-синий футляр и одев очки, забрал у Есении две бумажки. Первой он решил уделить внимание той, что была попроще и побелее. Но прежде чем читать перевод вслух, решил быстренько пробежаться глазами по тексту, наверное, для более достоверного смыслового понимания. Однако чем дальше он читал, тем больше ужаса вырисовывалось в его глазах, а когда дошел до конца, стал бросать растерянные или даже потрясенные взоры то на свою жену, то на девушек. Было видно, что мужчина просто онемел, не зная, как себя вести дальше и что говорить.

- Что... – сглотнув слюну, тихо спросила Есения, чувствуя, что там написано что-то ужасное. – Олег Олегович, что там? Прошу, не молчите, ответьте...

Мужчина продолжал молчать. Тревожная дрожь, возникшая в его нижней губе, быстро охватила и весь подбородок. Он смотрел то на письмо, то на Есению теперь уже с глубоким сочувствием.

- Папа? – Ирина даже затаила дыхание в ожидании ответа, который никак не мог выдать отец. Ему просто никак не хватало сил повернуть язык или он не знал, как правильно его «повернуть», чтобы слова, произнесенные им, не так больно резали слух той, кому это письмо было адресовано.

- Это... – наконец начал он, пытаясь частными глотаниями избавиться от комка, подкатившего к горлу. – Это из Французского Посольства в Нигерии... Они... они пишут, что... что он... что вместе с несколькими другими бойцами наткнулся на... минное поле ка... каких-то повстанцев... И там... В общем, стрелок по имени Григорий Прошин был с ними, и... – Глаза Есении моментально наполнились горькими слезами. Она стала медленно качать головой из стороны в сторону, не веря собственным ушам и собственному пониманию. Казалось, что произносимые слова Олегом Олеговичем врезались острыми иглами уже не только в барабанные перепонки, а в сам мозг, в саму душу. – Прости, дочка, прости... Мне очень жаль...

- Я не верю... не верю... – бормотала себе под нос девушка, все больше и глубже погружающаяся в некий поток дикого безумия, холода и мрака. Елена Ивановна тоже не смогла сдержать своих слез, в отличие от Ирины, которая лишь прикрывала рот рукой. – Вы что-то не так перевели... Там не может быть он...

- Они пишут, что выслали письмо на тот адрес, который был написан на конверте, сохранившемся в его рюкзаке... – продолжал мужчина. – Тело... оно... от него, как и от всех остальных бойцов, мало что осталось после взрыва... только солдатский жетон, на котором было написано его имя и... и пряжка с его индивидуальным номером... Тело, вернее все то, что от него осталось, запаянное в... в цинковый гроб, они уже доставили в морг ближайшей к этому адресу больницы... А вторая бумага – это чек той организации, которая его нанимала. По нему ты сможешь в любом банке получить заработанную им сумму...

Последние фразы мужчины на тему денег Есения уже просто не слышала. Уши напрочь отказались выполнять свои главные функции, так же как и глаза, так же, как и легкие, а вместе с ними и сознание. Ожидая такой исход, Ирина уже давно готовилась ловить свою подругу сзади, как только слегка пошатнулась и издала свистящее сипение, как это бывает у задыхающихся астматиков. К отключившейся девушке тут же подбежали и все остальные: Елена и Олег, помогая дочери дотащить ее до дивана и поудобней уложить.

- Нужен нашатырь! – Выкрикнула женщина, прося взглядом дочку, чтобы та сбегала за средством, обычно обладающим неплохим действенным эффектом по возвращению потерявших сознание людей в реальность.

- Нет, не нужно... – остановил их Олег, щупая на запястье у Есении пульс и прислушиваясь к дыханию. – Пока не надо... Пусть она просто спокойно полежит, отдохнет и сама себя приведет в чувства. Организму сейчас нужен интенсивный отдых... Ему в ближайшее время придется еще много пройти испытаний, как физических, так и душевных.

Никто, ни жена, ни дочь с ним спорить не стали, так как отец всегда знал, что делает и что говорит. Почти всю ночь они не спали, сменяя друг друга на посту у постели почивавшей гостьи, ставшей им за столь недолгое время почти родным человеком. Последней была Ирина, которая даже не заметила, как задремала с рассветом, а проснулась от негромких болезненных стонов, которые издавала в лихорадке Есения. Ее глаза все еще были закрыты, тело все в поту, влажные волосы, а сама она неустанно вертела головой, произносила имя Гриши и царапала ногтями грудь у себя под ключицей, словно пыталась добраться до нестерпимой душевной боли, чтобы выдрать ее из себя.