Вальд был в восторге от начинающегося приключения – ехать под городами и полями по тоннелям в самодвижущейся повозке вместе с бывалыми воинами-пастырями. Жаль только, что маме пришлось ехать в другое место, с ней всегда интересно путешествовать. Но Вальд уже достаточно повзрослел, чтобы понимать, что «хотеть» и «мочь» - это не всегда одно и то же. И иногда бесполезно рыдать и умолять – ничего не изменится, если сам не изменишь. Вспомнил плен у драконов – вот сидел бы и ждал, когда кто-нибудь придет их спасать, так бы до сих пор и сидел, только уже, наверное, не сидел, а переваривался в виде пережеванных кусков. Бррр! До сих пор страшно, когда вспоминается. Повозка была крепкой, попутчики казались сильными и надежными, путь известен, и пока не приходилось прилагать никаких усилий, чтобы мчаться вперед. С вершины Белой горы, на которой раскинулась столица Мира, в сторону Елянска был самый крутой спуск, поэтому скорость развили такую, что дух захватывало. Мимо мелькали тусклые гнилушки на стенах тоннеля, пыльные лохмы паутины трепетали от потока воздуха, проносящегося за повозкой. Ехали и ехали. Вскоре новизна поездки приелась – присели перекусить. Вальд, как мальчик воспитанный и общительный, решил, что пора с попутчиками познакомиться. Включив свое природное обаяние на всю катушку – мамина школа – обратился к тому, кто сейчас был рядом:- Господин пастырь, а можно узнать, как вас зовут? – что попутчики из клана пастырей он знал давно, как только увидал их, кровь матери подсказала.Попутчик замешкался, пастыри привыкли, что вопросы первыми обычно задают они, потом совладал с собой: - Меня зовут Габриэль Рид, а того, что сейчас впередсмотрящим – Тони Сен-Прайор. А тебя не учили, что во время еды молчать нужно?Вальд сник немного – благодаря внешности и общительности с ним так резко разговаривали очень редко. Но отступать тоже было не в его привычках:- Да, конечно, мама всегда говорит, что я много болтаю. И что «когда я ем, я глух и нем», но еще я знаю, что, если хлеб преломили люди, которые знают имена друг друга и обстановка спокойная – еда усваивается гораздо лучше, - на одном дыхании выпалил эту тираду и перевел дух, улыбаясь спокойно и слегка ехидно. Крыть было нечем, и губы хмурого пастыря растянулись в ответной улыбке, явно не очень привычной для своего хозяина. Стоящий впереди Сен-Прайор хмыкнул:- Сделал тебя малец, и правильно, не будешь портить настроение людям. Я голодный тут стою, и не пытаюсь у вас даже кусочка попросить. А вы сами и не догадаетесь, - закончил он.Вальд сообразил быстро – сложил на хлеб кусочки мяса, овощи, добавил бутыль с водой. Придерживаясь за борт, добрался до попутчика и передал еду. Сен-Прайор поблагодарил и предложил остаться с ним подежурить, пока он будет есть, чтобы ничего не упустить из внимания. Вальд, польщенный оказанным доверием, остался без разговоров.            Сен -Прайор продолжил:- А этот нелюдимый господин пусть вкушает свои яства в одиночестве, - и подмигнул.Вальд расплылся в улыбке, отвернувшись так, чтобы его лицо не разглядели. Ехать впереди было гораздо интереснее: встречный ветер развевал волосы, скорость завораживала. Рид немного поворчал и заметил, что от такой скорости один плюс: если металлические полоски закончатся или окажутся поврежденными, шеи они сломают моментально. Сен-Прайор ответил, что если бы пришлось идти пешком, Габриэль бы стал ныть, что ноги стер и идут медленно. Посоветовал ехать молча, и не мешать наслаждаться путешествием тем, кто умеет это делать. Вальд уже понял, что ему интереснее держаться рядом с Сен-Прайором, но усталость брала свое. По всем расчетам выходило, что наверху должна наступить ночь. Карты говорили, что вскоре предстоит обогнуть Ущелье Водопадов по крутой дуге. Каменщики понимали, что, сколько от воды не закрывайся, она все равно дорожку проторит, и не стали прокладывать тоннель под водопадами, а прошли сбоку.          Вальд сползал назад, принес одеяло и примостился неподалеку от господина Тони. Закрыл глаза и сразу провалился в сон. Ему снилась мама в то время, когда они жили у Диких. Был праздник, посвященный сезону дождей, и маме было велено танцевать в честь этого события. Ее нарядили в какую-то диковинную одежду, состоявшую из полосок ткани, на которые в изобилии были нашиты монетки. Волосы расчесывали долго-долго, и они стали блестящими и пушистыми, разметавшись по полуобнаженным плечам. Как и тогда мальчик увидел, что посреди поселения разожгли большой костер из веток, которые не дымили, а горели ярко и долго. Из ближайшего жилища послышались ритмичные удары, потом зазвучала протяжная мелодия – невидимый музыкант играл на дудочке. Барабан и дудочка переплетались в печальном, постепенно ускоряющемся ритме. В наступившей тишине было лишь слышно, как шипят капли дождя, попадая в костер. Музыка завораживала, и поначалу никто не обратил внимания на прекрасную танцовщицу, стоявшую в опасной близости от полыхавшего огня. Танцовщица медленно и ритмично покачивалась в такт музыке, ускоряя движения, приковывая взгляды, тихо шелестит ткань, позвякивают монеты. Танец ускорялся, становясь все более сложным. Тонкая женская фигурка быстро-быстро перемещалась вокруг костра, выписывая сложные письмена движений. Музыка и танец дополняли друг друга, огонь подчеркивал редкое мастерство танцовщицы, в которой Вальд с трудом узнавал свою мать. В глазах зрителей, особенно мужчин, мальчик разглядел полыхание пламени, которое затмевало огонь. Музыка звучала все быстрее и взлетала все выше, заставляя танцовщицу метаться вокруг костра в бешеном ритме. И на самой высокой ноте музыка оборвалась. Танец замер. Пожилые женщины племени окружили Селену плотным кольцом, накинули на нее темную накидку и увели. Вальд с интересом разглядывал всех, кто остался возле догорающего костра. Жены с видимым усилием вырывали своих мужей из очарования, в котором те все еще пребывали, и уводили из-под дождя.             Вскоре возле костра остался только Вальд, он просто не знал, куда ему идти. Потом увидел, как идет мама – уже в обычной одежде, волосы влажные, намокли под моросящими каплями. Идет к нему, лица пока не видно, пламя хоть и уменьшилось, но все еще внушительное. Вроде бы улыбается, протягивает к мальчику руки, подходит ближе и Вальд видит, что на лице нет ни кусочка кожи, она вся аккуратно содрана, обнажая то, что под ней находилось. С лица медленно стекают ручейки крови, но мама их не замечает, даже не пытается вытереть. Идет к нему, подходит ближе и ближе, внезапно ее колени подламываются, она падает в костер. Который вспыхивает ярко и благодарно. Вокруг снова Дикие – темные фигуры стоят и молча смотрят на безмолвную полыхающую фигуру. Все происходит в полнейшей тишине, вновь не слышно ни единого звука. И свет становится таким странным – сначала синеет, потом начинает багроветь. Вальд пытается подбежать к маме, вытащить из костра, кричит, чтобы помогли. Но горло не слушается, сипит, не в силах издать хоть какой-нибудь звук, ноги вязнут в загустевшем воздухе и не идут, руки виснут плетьми. Нет сил, нет помощи, нет надежды. Вальд кричит, кричит беззвучно, лицо багровеет от усилий. Слезы текут по пухлым детским щекам. Потом кто-то темный наваливается на него сзади, закрывает глаза ладонью, отирая слезы, и шепчет в ухо: «Ты мне веришь? Самый большой недостаток пастыря – неверие, астронома – слепота, у повитухи не могут быть слабыми руки. Но ты, мальчик мой, пастырь и у тебя должна быть вера…» Шепот повторяется и повторяется, сводя с ума, заставляя извиваться, чтобы вырваться из этих холодных скользких на ощупь рук. Крик, наконец, прорывается из сдавленной глотки, мальчик кричит, что есть сил, и просыпается от своего вопля. Рядом стоят оба пастыря, пытаясь его разбудить. Вальд сел, задыхаясь, не в силах произнести ни слова. Сен-Прайор серьезен и хмур:- Плохие сны, приходящие в тоннелях, могут сбыться. И помешать выполнить твою миссию, а могут быть просто предупреждением. Запомни этот сон, сынок, запомни хорошенько. Никому не рассказывай о чем он, просто помни. И, если вдруг тебе почудится, что реальность стала похожей на то, что тебе снилось – прислушивайся только к себе. Интуиция пастыря – великая сила, которой сейчас, к сожалению, владеют единицы. Сила крови просыпается в тебе. Но берегись. К тому, кто одарен и требования выше.