“Секрет женской красоты или, как это бывает в Одессе.”

Секрет женской красоты или, как это бывает в Одессе.
Ну, так и шо мы имеем сказать по этому поводу? Это, если кто интересуется за женскую красоту, а тем более за ее секреты? Так, чтоб не скучно было, до примеру, это наша уважаемая тетя Шифра. Таки да, тетя Шифра с Малой Арнаутской в молодости была неписаной красавицей. Или писаной. Никто уже не помнит. Но тетя Шифра всегда была, как говорят в Одессе, с понтами. Как говорят в Одессе, так изъясняюсь и я: родилась в Одессе и всю свою жизнь тут живу, чтоб мне так жить. Однако, молодость и красота тети Шифры ушли-таки, а понты остались. Спросите у нее что-нибудь за женскую красоту. И вы будете иметь таки тот еще рассказ, с понтом, она знает за эту красоту аж с детства.
И все же, понты тети Шифры исходили из того фактического обстоятельства, что она никогда не сидела "сложив руки". Это жмурикам складывают руки на груди, потому что их жизнь прекратила двигаться. А эта женщина находилась в движении "круглыми сутками". Обходя неисповедимыми маршрутами своих многочисленных знакомых, приятелей и приятельниц, друзей и подруг, родственников в неисчислимых коленах, а это, как минимум, почти в полном составе жители Большой Арнаутской, Малой Арнаутской, и всех близлежащих к ним улиц, к тому же – Малая Арнаутская одним концом захватывает зону "Привоза", а это уже, считай, почти-таки, Молдаванка. Так вот, понты тети Шифры заключались в том, что она никогда к вам не придет в гости. Она заходит только по делу.
И тетя Шифра всегда знает некий неведомый вам секрет, и даже, между всех разговоров - тайну. Сразу по входу она прибивает: "Шо ты знаешь?!" И далее что-нибудь типа: "Этот Изя совершенно лох!" Тут обязательна театральная пауза и продолжение следует в снисходительно-презрительном тоне: "Он продает свой славянский шкаф совсем за ничего. Ты будешь шая, если упустишь момент".
Откуда она знает за шкаф? Да, мне таки нужен был шкаф, и таки да, я купила, его почти задаром у Фимы со второго этажа. Он свалил в Америку еще пол года назад. Сейчас Фима в Лос-Анжелесе, а его конченый шкаф отравляет мне жизнь своим поганым скрипом. Это с моим-то музыкальным слухом. За этот скрип никто ничего не может сказать. Часто мне кажется, что визжат не только дверцы, но и таки сам долбаный шкаф.
- Ой, ну и шо ты тут сидишь, как мумие: у тебя "вид на море и обратно", - тетя Шифра всегда приходила только по делу. Кажется, на этот раз она держала за пазухой секрет женской красоты, - если бы я была у твоих годах. Так за меня повсюду вились мужики, стаями роились, как комары, шо б я так видела свой гроб!
Чтобы отвлечь ее от такой неинтересной для меня темы, я предложила отведать свежеприготовленной икры из "синих", с чесночком, луком и перчиком. Баклажанная икра - непременная часть национальной одесской кухни.
- Та ой, меня ж так хорошо позавтракали, шо я до сих пор терплю ужинать, - тетя Шифра привычно собралась присесть мне на уши и выложить все нужные и ненужные новости, что меня последнее время абсолютно не привлекало. Я эти ее мансы знаю и я аппетитно начинаю самостоятельно нарубывать свежайшую "синюю" икру, от удовольствия специально слегка причавкивая и снимая душистым куском хлеба растекающуюся по губам вкуснятину.
- Мне тоже нравится попробовать, - наконец сработала наглядная агитация. Все - получилось. Теперь я избавлена от бесполезного для моей тоскующей души трандежа. Этого не могла даже тетя Шифра: хавать такой цимес и одновременно трандеть. Наконец, она отодвинула с нескрываемым сожалением от себя тарелку и глубокомысленно сказала:
- Если бы я имела такой тухес, как у тебя,- она закрыла свои большие карие глаза, - слушай сюда, это без вариантов. При таком тухесе даже не нужен нахес.
Ну уж, загнула старая. Какой у меня тухес, что она меня лечит? Как у всех. Разве что, талия моя поуже, чем у многих. По принципу контраста с тонкой талией и задница выглядит эффектно. А нахес? Вот его-то, счастья, у меня и нету, на минуточку. Да и всю жизнь так. Нету бабьего счастья моего. Затерялось где-то.
- Ладно, - тетя Шифра смотрела на мир широко открытыми глазами, - я хочу сказать тебе один вопрос, - успокоила мимоходом, - без копейки денег.
Надо пояснить, что несмотря на мнение такое об моем тухесе, женщина я достаточно интеллигентная. И одинокая. Может потому и одинокая, Но язык "одесской национальности" присущ мне, во-первых, с рождения, во-вторых, профессия моя - музыкант. Имею грех трудиться в ресторанном оркестре. Это кормит, особенно сейчас. И дает право на самостоятельность. В смысле языка - я с народом. Остальная же пошлость обходит меня, чтоб мне так жить, стороной.
- Один интересный мужчина у цвете лет, - тетя Шифра со своим интересом взглянула на меня. Как я реагирую на слово "мужчина" - интересуется насчет женщины именно с таким тухесом, как у тебя.
- Ой, я прошу вас, уважаемая, мы все это уже проходили, - я постаралась придать себе безразличный вид. Я ведь и на самом деле все это уже проходила, то есть, пошлость и подлость мужиков: сколько их перевидела, наблюдая с ресторанных сцен, и не только там, а настоящего мужчину не встречала. Или не встретился. Однако, сейчас, при таких ее словах, а заезжала она по этому поводу не впервой, что-то шевельнулось у меня где-то под сердцем. Кажется там предполагают душу, - можете говорить до тети Фейги на Костецкую. Меня это так интересует?
- Да ты шо? - пошли предвыборные, то бишь, агитационные понты тети Шифры, - мало того, шо интересный как мужчина, так он еще имеет свою точку на "Привозе". Чтоб тебе не показалось мало: это даже не золотое дно - дна там нету! Озолотит, и не заметишь.
Мне показалось, она сказала не точку, а тачку. Это насчет "Привоза". А тетя Шифра продолжала развивать инициативу:
- Ну, нету у него верхнего образовании, так и шо, нужно убиться? - тут тетя Шифра применила свой излюбленный в разговорах со мной пассаж, - ну и шо, ты позаканчивала консерваториев? Хоть бы консерву делала, так это - без второго слова, И то еще, слава ж тебе Боже ж, пристроилась у ресторациях копейку лабать, так хоть с голоду не вмираешь! Ну, ты посмотри на нее! Ну, на шо ты похожа, спирохета бледвенная?
Да уж, что сказать, видос у меня последнее время незавидный. Хоть в зеркало не заглядывай. И бледность нездоровая, и головокружения через раз. Один, можно сказать, тухес и остался. И мужика пристойного не видела рядом с собой... Э-э. Да, забыла уж, когда. Может и не было никогда.
- Ну, сама прикинь, - продолжала наезжать тетя Шифра, - я ж его знаю еще у пеленках. Учился у школе "на пятерках". Потом, это такой интересный мужчина. Ты еще будешь иметь ко мне большую благодарность. А шо б ты не сумневалася за него, то назавтра вы встренетесь на Ришельевской угол Дерибасовской, у возле банка, у восемь часов.
Оп-па! Тетя Шифра таки ушла. А я осталась в смятении, неведомом ранее мне, но с необъяснимым предчувствием в обреченности моей по отношению к завтрашнему свиданию.
+++++++++++
Он был в белых штанах, цветастой рубашке с рукавами ниже локтя, и светлых штиблетах. Его сильно загорелые шею и руки украшали золотого цвета цепочки умеренной толщины, часов не было. Стояло позднее лето и в восемь вечера уже наполовину опустились вечерние тени. В этих полутенях, на фоне откинутых назад каштановых волос до плеч, на загорелом, вровень с шеей и руками, лице выделялась белоснежным сиянием улыбка. Она была предназначена мне.
- Ой, вэй! Мама мия! - мне показалось, что возгласы были излишне громкими. Все-то мы смотрим на мир из своей скорлупы и даже чуть повышенный шум, тем более для моих, музыкальных ушей, приводит нас в беспокойство, - я доплачу тете Шифре еще двадцать гривен за такое знакомство!
Оцым-поцым! Кажется, я попала. Вообще, куда я попала. То есть, с кем?
- Я всю жизнь хотел повещаться, но не на канат, - эмоций у этого человека было предостаточно. И, что меня беспокоило более, голоса тоже, - я хотел повешаться на такую вот именно женщину!
Ну-ну. Я перестала оглядываться на реакцию прохожих, а уже оглядывала для себя плацдарм отступления. Но не тут-то было. Мой экспансивный визави вдруг неуловимым жестом, как бы из-за спины, протянул мне букет крупных, пурпурных роз.
Жест был впечатляющим. Или я не женщина, чтобы отказаться от букета крупных, пурпурных роз.
"Ирландский паб" по Дерибасовской мы прошли мимо. Все-таки дорогой бар. На этой великой улице и без того немало прекрасных мест, где можно с удовольствием и, без особого ущерба карману, провести время для общения, либо для приобщения к ценностным фондам приоткрывшейся для тебя души.
- Я все об вас знаю, барышня, - сразу заявил мой спутник, как только мы сели "с понтом под зонтом" за столик уютного барчика расположенного на открытом воздухе Дерибасовской улицы. Зонт над столиком украшали надписи «Марлиборо» английскими буквами, - тут я имею сказать благодарность нашей уважаемой тете Шифре. Но. Шо вона могла сказать за меня? Ну, шо? Только то, что я имею тачку на "Привозе".
Я опять не смогла разобрать: тачку или точку? Две большие разницы! Иди знай, что это за тачка или, что это за точка? Или речь идет не о "Привозе"? -
- Я вам расскажу немножечко за себя, - от моего нового знакомого веяло эдакой основополагающей стабильностью. Он знал, мне кажется, на интуитивном уровне, свою ценность, как индивидуума. Его движения были уверенными. В них немыслимым образом сочетались экспансивность южанина и одновременно спокойная размеренность уважающего себя человека. Фразы он строил и произносил так, что появлялось ощущение его персональной значимости. Но не в том смысле, что вот, он пуп земли. Нет, он ценен был, как кирпичик, звено в мироздании: выдерни - и все может рухнуть. Осознание такого ответственного положения в жизни-в мире, сквозило в поведении этого человека, - я, конечно, консерваториев не заканчивал, но, - он сверкнул своей белоснежной улыбкой, - если я когда-нибудь и учился, я вже не помню, то учился я только "на пятерках"!
Этот парень мне уже был симпатичен. Мужская сила, обаяние его ослепительной улыбки, хотя я почему-то была уверена, что зубная щетка никогда не касалась этих ровных и крепких зубов, даже его манера говорить, все это завораживало мою женскую сущность. В своем глубоком и длительном одиночестве, я уже позабыла о существовании подобного.
И потом, эта улыбка - она предназначалась только мне, лично. Любая женщина, даже такая как я, истосковавшаяся по жизни до бледности внешнего вида, любая женщина чувствует за версту внимание к себе мужское, и уровень этого внимания. А тут столь интересный парень проявляет явно искренний интерес в мою сторону.
- Вот только не надо, - он почему-то забеспокоился, - не надо делать легкодоступных выводов, глядя на то, как я рассказываю свои вопросы.
Глядя на то, как он «рассказывает свои вопросы", глядя, нет уже не отрывая глаз от самого рассказчика, у меня постепенно появилось ощущение некой благонадежности нашего мира. Ощущение было основано на присутствии этого парня.
- Да, моя Валечка меня покинула, - его взгляд устремился в такие дали, что я могла подумать по этому поводу только самое худшее, - и шо интересно сказать, она же не еврейка, це ж я "щирый жидюган". А она нет. Но моя Валечка отвалила в Израиль, а я остался здесь, в Одессе. У метриках мой сын - еврей. Вот Валечка, как член семьи еврея и отвалила, вместе с сыном. Вже четыре года. Тоскую со страшной силой. По сыну.
Оказывается он еще и тоскует. Не прост мужик. Вторая бутылка шампанского попалась не свежей, что ли? Несмотря на твердую хватку моего визави коварная пробка вдруг вырвалась и улетела на мостовую Дерибасовской улицы, а следом из бутылки хлынул неуправляемый поток газированного напитка. И как раз в мою сторону. Я подскочила с плетеного кресла, стряхивая с себя ненужные брызги.
- Вот это тухес! - услышали мы хриплый и одновременно с подвываниями бас. Это за соседним столиком приподнялся в восторге квадратного вида мужчина. Лет пятидесяти, но с короткой, "бандитской" стрижкой. Утилитарность такой прически понятна: чтоб в драке за длинный волос нельзя было прицепиться врагу. Но у меня короткий волос всегда почему-то ассоциировался, извините, с таким же коротким мужским достоинством. Если такое короткое можно назвать достоинством.
- Это не тухес - это чистый нахес, - как-то подозрительно спокойно произнес мой мужчина. Мой. Я, грешным бабьим делом, уже его таковым почему-то считала. Он тоже встал.
Мы все трое стояли. Рядом. Но соседский мужчина видел только меня. Ко мне он и направился и был сильно удивлен, когда на его пути оказался мой служитель "Привоза".
- Шо за дела, фуцин?! - взревел квадратномордый бас, - свали с броду! Ты шо? Оборзел, не знаешь, кто я? Я же Чумовой! Я счас тут вас всех порву, если что не так!
- Зачем такой шорох! - мой загорелый спутник стал кажется светлее. Как бы побледнел от напряжения обстановки.
Чумовой схватил моего парня за грудки и завернул на своем огромном кулаке его рубашку так, что тому прихватило дыхание и рукава цветастого одеяния поднялись до плеч и обнаружили совершенно не загорелые руки выше локтя.
- Я сейчас тебя задушу, и мне ничего не будет, - прохрипел Чумовой, - я свое уже отсидел. Два по восемь. Меня весь город знает!
Мне сейчас трудно определить, какая часть руки моего защитника была более мужественной: загорелая или светлая. Целая серия, каскад ударов одной только правой привели Чумового в состояние непротивления. И в положение "буквой ЗЮ". Потом мой герой повернул противника к себе задом и сказал:
- Мы с тобой даже дышим на разных улицах! Он сидел, посмотрите на него. Так сейчас ты будешь лежать! Или ползти на усех своих четверенках! Так шо, шкандыбай отсюда, с огроменнейшим позором! - и выдал по предоставленному жирному заду такой пендаль, что мне стало больно за эту ногу, сделавшую такое, как ни крути, а справедливое дело.
- Таки так, подружка моя, - сосредоточенно-озабоченно сказал мне защитник моей чести, или еще чего там добивался этот самый Чумовой. Хотя, по сути-то, мой друг защищал свою собственную честь. По крайней мере, в моих глазах, - пора соскакивать. Я про него знаю. Это ж в натуре Чумовой!
 Соскочили мы лихо. Так, что оказались в моей постели.
А что ж вы думали? Или я не в Одессе родилась и не прожила здесь все свое время. Время, как оказалось в ожидании вот такого именно мужика.
И не потому, что он проявил себя мужиком на все сто процентов. Правда, без одежды стало видно, что загар у него "рабоче-крестьянский", то есть только руки по локоть, шея и лицо. Но не в загаре ж вся красота! После того, что произошло на Дерибасовской улице, можно было и не сомневаться в стопроцентности моего партнера. Не в этом дело. А в том, что это я почувствовала себя женщиной. Рядом с ним. И не такая уж я и бледная, какой сама себе казалась!
Утром он сказал: "И ты не беспокойся за свою реноме, - Господи, откуда ж он такие слова знает, - твой парень, не просто так, это вот, тачку катает по "Привозу". Твой будущий муж, чтоб я так жил, если это не будет так, так вот я работаю в должности грузчика-экспедитора на маломерном транспортном средстве.
И он улыбнулся своей белоснежной улыбкой, улыбкой предназначенной исключительно мне, моей душе. После чего я перестала отличать реальность от тех мечтательных поллюций, в которых жила до сих пор.
До сих пор, честно сказать, как женщина, я и не жила. Да, Господи ж, Боже ж ты мой, я жила таки, но не с теми, и не так. А что со мною произошло за это время? Я не знаю.
Мы живем вместе. Я не представляю себе сколько времени уже. Счастливые часов не наблюдают. Он приносит в мой дом, в мою маленькую, однокомнатную квартирку, все: деньги, которые он зарабатывает на своем "маломерном транспортном средстве", их хватает, что сказать. И он приносит мне ощущение настоящей жизни. Я чувствую, что рядом с ним я живу. И хочется жить. В моем доме порядок. И даже долбаный фимкин шкаф перестал скрипеть. Не говоря уж о кранах исправных, прибитых вешалках и, так далее.
Чумовой не давал о себе ничего знать. Пропал куда-то. Прошел слух, что его убили на каких-то очередных мафиозных разборках.
Тетя Шифра не оставляет нас своим вниманием. Двадцать гривен, о которых упоминал мой любимый в вечер нашей первой встречи, не идут ни в какое сравнение с тем счастьем, что я получила в итоге. Но тетя Шифра перестала бы себя уважать, если б не сказала нам двоим:
- Ой, вэй. Чтоб вы мине были здоровы! Только не надо благодарить меня словами!
Анатолий Карпенко-Русый