…Во времена оны, когда отгремела, откатившись за Северное море, Великая Битва Огня и Льда и схлынувшие воды Малого Потопа, отступив в свои прежние берега, оставили посередь Сырой Земли бескрайнюю, кишащую многоразличными гадами Великую Топь, Земля возрождалась. Гремя, горы образовались; журча, реки текли; а те человеки, что убереглись в Великую Стужу, да душу свою сберечь не сумели, тогда собою грязь месили, из грязи взятые в грязь опять возвращаясь. Тогда, охладевая в смрадных болотах, они живой огонь предков с тоской вспоминали, не смея вернуться к преданным отеческим алтарям.

В ту пору всеобщего прозябания оскудела вера в людях, и уже никто из малых сих не обращал свой взор к небу в молениях к Творцу всего сущего. Тогда эти двуногие, прямоходящие, лишенные перьев, не разгибая хребта своего, искали себе богов под ногами своими. Так ушло время жрецов Белого Бога. Иные из оных осквернились и стали сосудами для демонов, положив начало поклонению твари вместо Творца, а иные и вовсе пали так низко, что стали колдунами, чародеями да некромантами, раздирая на отдельные нити некогда целостную ткань Единого Учения.

Тогда настало Время Воинов — время походов и битв, шатров, сказаний и песен у костра. Тогда все, некогда единое, было поделено меж воинскими кланами на отдельные уделы для их кормления — так же, как голодные волки раздирают тушу убитого кабана, деля ее меж собою. И чем сильнее был зверь, тем больше и жирнее был его кусок.

И не слышал Бог молитв детей своих, ибо тогда люди приклоняли ухо свое не к тому, что гласит Бог, а к тому, что говорит князь. И было то последнее много горше первого, ибо были тогда те князи взяты из грязи…

Летопись Белогорья. Сказание об Исходе

Пролог

Ватаман, весь — с ног до головы — перемазанный заговоренной грязью, тряхнул сальными, стоящими дыбом клочковатыми черно-белыми космами и, словно нежить из ночных кошмаров, плавно, без всплеска скользнул за борт челнока. Со стороны могло показаться, что это черная ночь порвала, изломала, разбросала его на неровные клочки, нелепо застрявшие в густой мякоти тумана, — так, что он и сам становился то частью тумана, то частью ночи. Смотреть на это было невмочь: в глазах рябило, тело ломала мелкая нервная дрожь, сводило живот.

Жирная грязь, набившаяся между кожей и одеждой, не давала осенним водам реки Белой остудить тело, и потому Соколу покамест можно было не отвлекаться на обогрев, а целиком сосредоточиться на мóроке. Отводить глаза легко, когда ты недвижим, а еще лучше — когда сидишь себе посиживаешь в укромном уголочке, в тенечке, да преспокойненько пялишься на ничего не подозревающего простака. А вот когда ты по шею в обжигающе холодной речной воде, ползешь улиткой по смоленому борту вражеской галеры да при этом прикрываешь облаком морока не только себя, а и двух беспокойно ерзающих в засаде желторотых птенцов, — тут уж, я вам скажу, совсем другое дело: тут, волей-неволей, придется расстараться.

Сокол намотал завязки сумы, наполненной горшками с неугасимым огнем, на левое запястье и всем телом прильнул к черному борту змеиной либурны. Нет, он не стал частью корабля — он стал самим кораблем, растворился в нем и зажил единой с ним жизнью. Он вошел в его тень и стал его тенью. Либурна вздрогнула и, тотчас же распознав его намерения, поначалу, было, заволновалась, но потом отчего-то, как показалось кромешнику, обреченно приняла его под свой кров. Он протек вдоль борта, будто легкая складка волной пробежала по смолистым доскам, и, ухватившись за канат, привязанный к якорному камню, неслышно, без единого всплеска перетек на палубу либурны аккурат за палаткой кормщика. Осторожно огляделся и прислушался: пока что его никто не видал и не слыхал.

Сейчас он стоял на Кромке, балансируя на самой грани потустороннего мира, и потому все вокруг него — все цвета и предметы — словно бы поблекли, утратили яркость красок и четкость линий. Вместо этого они как бы залучились по краям оттенками чистого света, создавая вокруг мир, чем-то напоминающий безмерную радужную паутину, блестящую каплями росы перед восходом солнца. Если двигаться сквозь эту сеть по теням — темным пятнам, лежащим между искрящимися нитями, то будешь невидим для любого — даже для того, кто смотрит и видит в обоих мирах.… Вот только как это сделать, ежели все пространство вокруг беспросветно лучится, слепит, беспорядочно перекрывая нагромождения живого и неживого?

Однако время не ждет. Сокол осторожно и плавно, без резких движений развязал мешок, вытащил тлеющий трут, зажег фитили на горшках с горючей смесью и метнул пару в скопление стругов. «Все, теперь обратной дороги нет, — подумал он, провожая взглядом огненные росчерки. — Дальше нужно действовать быстро, четко, без колебаний, раздумий и остановок». Следующего красного петуха он пустил в шатер корабельного старшины, в надежде, что тот — точнее, та — займется собой и хотя бы какое-то время не будет путаться у него под ногами. Затем он резко развернулся к вспышке спиной и, не мешкая, в длинном кувырке метнулся в сторону мачты. Это спасло ему жизнь: тяжелое боевое копье тут же расщепило палубную доску, еще помнящую тепло его тела, и разочарованно загудело-задрожало, не уязвив добычу. Стражник не мог видеть кромешника, он метнул свое оружие на звук или на чуйку, и потому его ответный привет так и не достиг своей цели. Но скорость отклика и точность броска говорили об отменном умении и сноровке пославшего. Сразу же вслед за копьем по доскам настила тревожно загремели кованые военные башмаки: судя по всему, спешил за своим оружием хозяин копья. Видно, уж очень он дорожил оружием и не желал просто так, «за здорово живешь», с ним расставаться.

Сокол, нимало не медля, метнулся дальше по мосткам и тотчас напоролся на еще одного стража либурны, спешащего ему навстречу. Этот свое копье метать не стал и, судя по тому, как изменилось его лицо, узрел, что называется, своего противника воочию, но при этом не устрашился, а решительно вознамерился насадить невесть откуда вылезшее страшилище на свой боевой вертел. Жилистые, сплошь покрытые белыми нитями шрамов руки матерого, «прелого» бойца поудобнее перехватили потертое ратовище и умело направили длинное листовидное перо прямо в ярло ватамана, как будто доблестный страж намеревался посадить незваного гостя на рожон, словно какого-нибудь разъяренного медведя осаживал! «Не лезь на рожон — не будешь поражен!» — метнулась в голове народная мудрость, но за спиной уже вовсю грохотали железным подбоем ка́лигвы хозяина копья, и кромешник, сбросив за ненадобностью сеть морока, грудью устремился на копейное жало. Когда сталь звенит, тогда волшба молчит!

Сокол без опоры, лишь цепляясь пальцами ног за палубу, заскользил в свободном падении навстречу стальному острию. На Кромке время течет иначе: не медленнее, нет! — просто иначе. Свободнее, как река в половодье. Кромешник дождался, покуда глубокий длинный выдох свел его тело воедино, а руки сложились вместе и совместно потекли вперед по временным хлябям, и тоже встроился в клин, осенней птицей полетев вслед за сложенными ладонями. Когда же они коснулись острой закаленной стали, воин легким поворотом кисти вывел перо, направленное ему в грудь, за правую грань клина.

Его немного развернуло, и тяжелое кованое острие, захолодив кисти рук, скользнуло по предплечью одесной, прошило вощеную кожу рубахи и остро отточенным лезвием располосовало ее по всему раменью. Но Сокол, извернувшись в падении, скользнул по линии атаки, избежав гибельного холода стали, провел, едва касаясь, шершавыми ладонями по теплому дереву искепища и без задержки проскользнул вперед. Еще на шаг — или на миг, или еще на что-то, на что делится единая и непрерывная нить боя. При этом он очутился почти за самой спиной стражника-копейщика и, не давая ему опомниться, командным голосом, по-строевому гаркнул старому вояке прямо в ухо: «Бей — коли!»

Бравый воин без раздумий выполнил привычный приказ, и длинное стальное перо с силой ударило в живот стража, набегавшего на ватамана со спины. Острие копья наткнулось на бронзу доспеха и поначалу неловко заскользило по чешуе, но тут же оправилось, умело нашло брешь и, легко пропоров кожаную основу, впилось острым жалом в тело обладателя подбитых железом башмаков. Неглубоко. Опытным воинам хватило умения и сноровки, чтобы вовремя погасить свои движения и остановиться, замерев на самом краю. Так они и застыли друг напротив друга, затаив дыхание и боясь даже пошевелиться.

Но Сокол этого уже не увидал, потому как стремглав летел вперед — туда, где на мостках уже теснились, загораживая собою проход, другие подоспевшие на шум стражи либурны. И это был, как он и предполагал, отнюдь не разношерстный разбойничий сброд, а настоящие крепкие псы войны в латах и с длинными строевыми щитами. Они были наготове и даже успели построить что-то навроде небольшой черепахи, которая теперь неотвратимо, шаг за шагом давила невесть откуда взявшееся страшилище, оттесняя его назад, к уже вовсю полыхающей корме. Сокол попробовал было взять строй с налета, но тут черепаха грузно выдохнула и, глухо что-то прокричав — то ли клич, то ли проклятие, — качнулась в едином порыве и ударом сдвинутых щитов отшвырнула его назад, отбросив, словно куль, прямо на спину застывшего копейщика. Тот, споткнувшись, согнулся под натиском внезапно свалившегося на него груза; при этом молодецки крякнул и… насквозь пробил копьем легкораненого латника. Тот, выпучив глаза, в недоумении уставился на своего боевого товарища и, схватившись обеими руками за окровавленное древко, мешком свалился с шатких мостков прямиком в горящее чрево либурны, а его недавний товарищ-супротивник, оставшись без своего копья, сразу же бездумно потянулся за мечом. И тут сказалась многолетняя выучка!

Остановиться, или завязаться с кем-то на бой, или даже пойти на простой обмен ударами сейчас означало для Сокола только одно — умереть. Быстро и безболезненно. Это не входило в планы ватамана, и потому он, ни на миг не прекращая своего свободного падения, метнул все оставшиеся горшки с неугасимым огнем вслед за упавшим латником и, перекувыркнувшись через незадачливого копейщика, что есть мочи толкнул его спиной на черепаху, что так некстати заслонила путь на нос галеры. При этом он еще и исхитрился зацепиться пальцами за навершие рукояти меча, которое бывший копьеносец уже почти вытащил из ножен.

Воины дружно приняли своего сотоварища на щиты, но отталкивать не стали. Тот, шмякнувшись с налету на жесткие вощеные доски, немного потерялся от удара и грузным, бесформенным мешком тяжело осел прямо им под ноги, выпустив из ослабевшей ладони меч. Сокол же, не прекращая своего полета, устремился вслед за стражником, вскочил на его огрузневшие плечи, оттолкнувшись от них, скакнул вверх и опустился аккурат на поднятые щиты второго ряда. Причем ватаман, в отличие от сомлевшего стражника, рукояти меча не упустил, и потому железный клинок, выпорхнув из уютных ножен, полетел вместе с ним.

В тот самый миг, когда кромешник опустился на спину черепахи, теперь уже его меч упал острием вниз и, войдя в щель между щитами, поразил одного из стражей сверху вниз, прямо за отворот кольчужной рубахи, в ключичную ямку, пронзив плоть до самого сердца. Сокол резко извлек меч и положил его на плечо. Кровь ударила фонтаном, а змеиный наймит, получив смертельную рану, сразу же обмяк и стал заваливаться, потихоньку осаживаясь на ослабевших ногах. Тяжелый строевой щит тотчас же потянул его вперед, заставив опереться на первые ряды; но те стояли твердо, так что поле щита пошло под уклон, и ватаман съехал по нему, словно мальчишка по ледяной горке, сразу же оказавшись в самом хвосте черепахи, прямо за стальными спинами ее славных бойцов, но зато лицом к лицу с их грозным командиром. Как говаривали в имперских войсках, «дело дошло до триариев».

Воин, встретивший кромешника, быть может, был и не из триариев, но вооружен он был не хуже: в глухом шлеме с нащечниками, в наручах и поножах, в добротной кольчуге до колен. Командир стражей выглядел грозно и неприступно. Разве что только щит его был обычным, круглым, да еще вместо боевого копья этот пес войны держал в руке прекрасный, отливающий синей сталью меч длиною в руку.

Триарий атаковал сразу же, как только Сокол коснулся шатких досок настила. Длинный меч коротко блеснул в зареве разгорающегося пожара красным сполохом и косым росчерком устремился прямо к шее кромешника. Соколу отступать было некуда. Внизу разгорался воющий и визжащий дымный костер, а сзади толпились прекрасно обученные и злые до драки наймиты, чьих друзей-товарищей он только что немного пообкорнал. Места (да и времени!) для маневра у Сокола тоже не было, как и не возможности избежать схватки. На Кромку уйти тоже не получится — мальчишки будут ждать его до конца. Погибнут, но не оставят одного.

Мгновенно поняв все это и оценив свое положение, ватаман полетел навстречу вожаку змеиных наймитов. Еще в скольжении, в надежде отразить смертельный удар он спустил с плеча свой клинок навстречу красному всполоху, так что к тому моменту, когда его ноги коснулись шатких досок настила, меч уже летел по встречной дуге. Левой же рукой он выдернул из ножен длинный боевой нож и, взяв его обратным хватом, положил плоскостью клинка на левое предплечье (будет при нужде вместо щита!). Правду сказать, так все это вышло у него, что называется, «потому что так надобно по ходу дела», ведь позволить себе удовольствие позвенеть клинками с достойным противником ватаман никак не мог.

Мечи встретились на полдороге. Сшиблись, не желая уступать друг другу Дорогу Смерти. Сокол сразу же, как только почувствовал дрожь напряжения от принятого удара, ослабил хватку и, перенеся вес своего меча на указательный палец, вознамерился было скользнуть под удар, а там, закрывшись длинным клинком, словно щитом, обойти грозного противника сбоку и, не ввязываясь в обмен ударами, проскользнуть на нос корабля.

Но харалужный меч наймита имел на то свою волю. Он даже не заметил стараний ватамана. Вместо этого он, привычно повинуясь твердой руке, легко, словно глиняную куклу, срубил сырую, дешевую железку, посмевшую встрять у него на дороге, и без задержки прошел сквозь нее дальше. Сам мечник, не ожидавший встретить у своего противника столь негодное оружие, слегка провалился в ударе и провел руку несколько дальше, чем надо было по ходу боя, а там, гася вложенное усилие, закрутился вокруг своей оси, подставив кромешнику под удар свою открытую спину. Сокол же и не подумал воспользоваться нежданно-негаданно открывшейся возможностью поразить врага. Вместо этого он, не теряя ни мгновения, отбросил прочь бесполезную рукоять, оттолкнул латника с прохода и, проскользнув дальше по освободившимся мосткам, нимало не мешкая, с разбега сиганул прямо в обжигающую темноту воды — к затаившемуся в ожидании челноку.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧЕРНЫЙ УТЕС

Послушай о свойствах Черного цвета:

Весь видимый свет он собой поглощает,

В мир, что вовне его, свет не пускает;

Ни свет, что сияет, ни цвет не отражает;

Его можно видеть с закрытыми глазами.

Трактат «О природе Калинова Моста»

Глава первая

Солнце еще не пробилось сквозь сумрак утреннего тумана, когда «Серый Дракон» мягко коснулся бортом причальной стенки и на древние гранитные блоки плавно перетек Серый Полоз. Если бы рыбаки или еще кто-то из местных увидали бы его в эту раннюю пору, то непременно посмеялись бы над странным пришельцем: «Волосы-то длинные, ниже плеч: впору косу, словно девке, заплетать, да и лицо голое, как бабья коленка! Срамота, да и только! Ведь не отрок — волос-то уже инеем прихвачен! А еще портки надел!» Но посмеялись бы они, конечно же, только про себя, ибо пришлый, судя по осанке, одежке, мечу на поясе и копью в руке, был воином не из последних. Да и корабль его был явно не купеческий, да и дружина за его спиной, да и мало ли чего… Может, человек лицо себе обварил или лишаем переболел — вот и ходит, как малое дитя? Пожалеть такого надо, а не насмехаться.

Но и самому воину, похоже, тоже было не до смеха — в задумчивой растерянности озирал он место, куда привела его острая нужда и Белая дорога: голые отвесные скалы, чахлую растительность и древнюю, сложенную из замшелых гранитных блоков лестницу, ведущую на вершину черного утеса.

— Вроде бы все верно, — пробормотал он себе под нос. — Все точно так, как и было сказано: «Плыви на север по Белой реке, день и ночь плыви без остановок, греби, что есть мочи, и к началу третьего дня увидишь Черный Утес. Поднимись на его вершину, и там тебя будет ждать тот, кто развяжет твой узел».

Вроде бы радоваться надо: успел, уложился в срок! Но за долгие годы тяжелой и тревожной походной жизни Серый Полоз привык доверять своим чувствам, а сейчас, стоя на этом древнем причале, он почему-то не испытывал ни радости, ни удовлетворения от хорошо исполненного дела. Наоборот: его одолевали тревоги и сомнения в правильности всего происходящего. Хотя, казалось бы, какие сомнения могут быть в наказе самого Великого Полоза? Уму непостижимо!

А ведь как хорошо все начиналось! После десяти лет немилости и забвения он наконец-то получил приказ. Задание было несложным: встретить на имперской границе, что проходит по реке Белой, Великого Полоза, вернувшегося из паломнической поездки в Вендию, и препроводить его вместе со всеми спутниками в столицу ордена для участия в ежегодном осеннем собрании Змеиного Клуба. Всего и делов-то! Время стояло мирное, предстоящий путь давно проторен и хорошо изведан, к тому же, бóльшая часть этого пути лежала по землям, подконтрольным Ордену Великого Змея. По всему выходила не очень обременительная, а очень даже приятная и многообещающая в смысле служебного роста поездка в обществе самого могущественного человека в ордене. Так что пусть их смеются! Это ничего, что задание простое, лиха беда начало! Главное, что о нем вспомнили и наконец-то дали возможность себя проявить. А он себя еще покажет!

Только вот дальше все пошло не совсем так, как рисовалось Серому в его мечтаниях. Видимо, Мировой Змей отвернулся всеми своими головами и хоботами от своего верного слуги.

Все нестроения начались с того, что Великий Полоз в пути-дороге сильно занедужил: видимо, подхватил на чужбине какую-то неизвестную доселе заразу. Имперские власти, опасаясь нового морового поветрия, сразу же запретили ему и всей его свите в течение сорока дней и ночей какие бы то ни было сношения с внешним миром. А чтобы кое у кого из малых сих не возникло преступного соблазна нарушить высочайший императорский указ, подворье ордена взяли под свою опеку имперские латники. А это тебе не дебелые городские стражники — с этими не договориться! Так что не то что встретиться, а даже наладить простую связь с собратьями по ордену Полозу никак не удавалось. Не помогли никакие посулы и подарки — ни с чем вернулись и засланные лазутчики. Даже птицы — и те не пролетали дальше ограды подворья, а мертвыми тушками падали на его каменные плиты, сбитые еще на подлете длинными стрелами имперских лучников-легионеров. Не получилось у Серого связаться и с самим Учителем: ни через мысль, ни через сон. Даже местные духи хранили странное молчание, как будто кто-то очень могущественный набросил непроницаемый покров на подворье Ордена Великого Змея.

В ожидании выхода из сложившейся ситуации или же нового приказа Серый Полоз проводил вечера в портовой таверне (дальше портовых доков его и его людей городская стража не пропускала), разбавляя тоску вынужденного безделья кружкой местного жиденького винца. К тому же, это место как нельзя лучше подходило для организации различных встреч и сбора информации. У него даже появился свой столик — в дальнем углу, напротив стойки, откуда он, оставаясь в тени, мог осматривать весь зал харчевни.

В тот злополучный день он, как обычно, сидел за своим столиком и угощался яблоками, запивая их вином. А надо сказать, что он любил есть яблоки, что называется, с ножа. Отрезал своим поясным ножом небольшие дольки и ножом же отправлял их себе в рот. Старая привычка, устоявшаяся еще со времен питомника.

В тот момент, когда в таверну ввалилась эта разухабистая компания, он уже, как помнится, допивал свой обычный кувшин. Впереди разудалой ватаги, как-то странно приплясывая и вихляя, словно бы в подпитии, вышагивал, опираясь на резную трость и поигрывая длинным ножом, жилистый ухорез с нагловатой бандитской рожей. Он прошел через весь зал к стойке, на ходу жонглируя своим клинком и распевая неприятным, глумливым голоском немудреные, скорее всего, своего собственного сочинения стишата:

Мы ребята-ежики,

У нас с собою ножики.

Кто заденет ежика,

Тот получит ножика!

За длинным столом, где сидела артель портовых грузчиков, вертлявого автора-исполнителя сразу же признали и радостным хором загомонили: «Точило! Точило, греби к нам! Да кружку-то смотри не забудь!» Остальные гости притихли, даже как-то приуныли, а некоторые и вовсе засобирались и начали потихоньку отбывать восвояси. Хозяин тоже как-то вдруг засуетился и испарился, оставив на стойке небольшой кожаный мешочек. Точило взял мешочек, потряс им над ухом и, удовлетворенно хмыкнув, небрежно кинул за спину — своим подельщикам. Потом обвел таверну мутным взглядом голодной гиены и, наметив жертву на сегодняшний вечер, не торопясь, но все так же вихляя, напевая и поигрывая ножом, направился в зал.

Острый ножик, острый ножик,

Позолоченный носок,

Кто со мной подраться хочет,

Приготовь на гроб досок!

Жертвой местного вымогателя на этот раз оказался невзрачный купчик средних лет, в одиночестве вечерявший за центральным столиком для особых гостей. Точило, не спрашивая на то разрешения, присел супротив торговца на свободный табурет и, участливо заглядывая своей жертве в глаза, глумливо спросил:

— Добрый день тебе, добрый человек! Как дела? Все ли подобру-поздорову?

— Благодарствуйте, добрый человек! Все слава Богу! — важно, с достоинством отвечал невзрачный, видимо, не уловив, а может быть, просто не пожелав обратить внимания на издевательский тон.

— Вы, как я вижу, по торговой части изволили к нам пожаловать? Не подскажете ли, покупаете чего али продаете? — не унимался обладатель длинного ножа и не менее длинного языка.

— Видите ли, молодой человек, — сразу же важно надулся купчик, видимо, все еще не замечая расставленной ловушки, — в нашем торговом деле и так бывает, но и эдак случается. Смотря как на все это посмотреть!

— Вот и чудесно! — зашелся радостным скрипучим смехом Точило. — А у нас как раз есть товар на продажу! У нас, так сказать, товар, а у вас купец! Резаный, тащи товар! Покупатель заждался!

Подскочил здоровяк поперек себя шире и, щербато ухмыляясь, вывалил на стол кирпич. Серый мог бы дать голову в заклад, что еще сегодня утром видел этот грязный обломок в ближайшей придорожной канаве.

— Вот, извольте посмотреть на наш товар! — пафосно воскликнул гнусный вымогатель. — Это волшебный камень из гробницы великого мудреца и чародея Лупа. И хотя ему нет цены, мы отдаем эту бесценную вещь недорого — всего за сто коров золотом!

— Помилуйте! Мне не нужен этот кирпич! — растерянно воскликнул торговец и попытался было вскочить со своего табурета, но огромная лапища Резаного намертво припечатала его к жесткому сидению.

— Ты не уважаешь наши святыни? — уже откровенно издеваясь, истерически завопил Точило, размахивая своим ножом возле самого лица ошалевшего от страха торговца. — Не желаешь воздать должное нашим кумирам? Я думал, что ты хороший человек, но я ошибся: ты плохой человек! А знаешь, как у нас поступают с плохими людьми?

— Но у меня нет таких денег, — сломался, как сухое печенье, изрядно перетрусивший торговец. — Я просто не смогу найти такую сумму!

— Ладно, так уж и быть, — сменил гнев на милость бессовестный вымогатель. — Мы сегодня добрые, и видя, что ты человек благочестивый и даже как-то по-особенному набожный, возьмем с тебя только то, что ты в состоянии заплатить.

С этими словами он перегнулся через стол и срезал с пояса окаменевшего от страха купца его мошну. Тут бы Точиле и угомониться, но блудливый мошенник, опьянев от собственной безнаказанности, уже вошел в раж, да к тому же он заметил еще одного одинокого пришлого посетителя. Этим посетителем как раз и был Серый Полоз. Все такой же вихляющей — то ли полупьяной, то ли расслабленной — походкой трактирный забияка подошел к столику воеводы змеев и, поскольку второго седалища возле стола не было, встал напротив старого воина, опершись ладонями о столешницу.

— Вот сразу видно культурного человека! — в своей развязной манере начал очередное словоблудие вымогатель. — Люди добрые, смотрите все сюда! Видите, как он кушает? Аккуратно, кусочками, не то что вы, мужичье сиволапое! Жрете, как свиньи, засовывая себе в пасть столько, сколько влезет, да пока харя не треснет! Я ведь правильно говорю, почтеннейший?

Надо сказать, что Серый был немало удивлен. Он хорошо знал тип забияк вроде Точилы и иже с ним — это были герои типа «молодец против овец». Они и сами-то о себе говорили: «Мы ребята хватские. Семеро одного не боимся, а один на один — все котомки отдадим». Подобным отребьем были полны все придорожные таверны, кабаки и трактиры по всему миру. Любители покуражиться, безнаказанно поглумиться над слабым и беззащитным да и просто самоутвердиться за чужой счет, они, тем не менее, обладали поразительным чутьем на опасность и никогда не задирали тех, кто смог бы дать им достойный отпор. Себя же Полоз отнюдь не считал легкой добычей. Впрочем, пусть их — сами напросились! Да и, говоря языком этих трактирных забияк, «Восемь месяцев не дрался — кулаки заржавели».

Между тем Точило неожиданно резко сменил свою тактику. Его мутные рыбьи глаза вдруг прояснились и стали внимательными, а лицо приняло осмысленное выражение.

— Постой, постой, — уже без ерничания и даже как-то заинтересованно заговорил он: — А что это у тебя на шее? Откуда у простого безродного бродяги такая дорогая вещь? Ты, видимо, кого-то ограбил или убил? Или то и другое вместе? Может быть, нам стоит позвать стражу?

С этими словами он, положив нож и опершись левой рукой о стол, протянул свою правую руку к шее Серого с явным намерением сорвать с нее золотой уроборос — символ орденского статуса Полоза. По уставу все члены братства были обязаны всегда и везде носить знаки своей принадлежности к Ордену Змея, положенные им согласно статусу, но при встречах с информаторами это было не всегда удобно, вот Серый и убрал свой орденский знак под верхнюю суконную рубаху. Но, видимо, недостаточно надежно спрятал, и глазастый Точило все-таки углядел блеск золота в разрезе.

Серый немного отклонился назад, давая грабителю возможность еще дальше потянуться за вожделенной вещицей и тем самым усилить опору тела на левую руку, а затем просто, без замаха, опустил свой столовый нож и пригвоздил левую кисть вымогателя к толстым доскам столешницы. Не ожидавший такого поворота событий бандит сразу же забыл о золоте и, зашедшись в немом крике от резкой боли, полностью переключился на себя любимого. Он попытался вытащить нож, насквозь пробивший его руку, и уже было потянулся к нему правой рукой… Вот тогда-то Полоз, схватил оставленный без попечения «острый ножик — позолоченный носок», с силой вогнал его в столешницу, прибив к дубовым плахам теперь уже обе ладони незадачливого грабителя.

Тот заверещал и забился, как свинья при виде забойщика, а Серый, резко разогнувшись, ударом колена в край опрокинул свой стол и вскочил на ноги. Попутно он захватил рукой тяжелый дубовый табурет, и — не пропадать же добру! — обрушил его на голову Резаного, вытянувшего свою шею в попытке разглядеть предмет вожделения вожака. Хрустнули запястья прибитых рук. Ох, не скоро сможет Точило жонглировать острыми предметами! Хрустнула голова его подручного — впрочем, он все равно пользовался ею только для еды. А Серый Полоз, перемахнув через дубовую столешницу, бросился навстречу остальным ватажникам, ринувшимся сломя голову на выручку своему ватаману.

Первый из подоспевших, широко размахнувшись, со всей мочи врезал колом с костяным набалдашником прямо в грудь Серого. Удар был силен, а замах широк, и змею даже пришлось немного замедлиться, чтобы костяной шар попал аккурат в то место, куда его нацелил бравый ватажник. Далее — выход из плоскости удара с контролем оружия: главное здесь — не забыть приложить табуретом по жирному загривку налетчика. Тяжелое дубовое седалище не выдержало повторной встречи с тупой и твердолобой бандитской башкой и разлетелось в щепки. Да, плохо у нас делают мебель!

Удар слева в голову! Хороший удар, поставленный. Только зачем же ты, родимый, так вложился-то в него? Зачем полностью перенес вес тела на переднюю ногу? Придется сломать тебе голень — будет впредь тебе наука! Удар ближней ногой в голову? Это в тесном-то пространстве харчевни? Чудно, но зато как грамотно исполнено! Какой прекрасный вынос бедром! А выхлест голени — это просто чудо, что за выхлест! Только, милок, ножками-то по земле ходить надобно, а не бить по головам незнакомых людей. Голову-то ведь можно и повернуть по ходу движения, а вот яйца, яйца-то как повернешь?

Серый развлекался от души. Он давно уже скучал, и грубая трактирная драка с неотесанным мужичьем пришлась как раз кстати. Трудновыполнимым в подобной потасовке было для него только одно — никого не убить, а то потом столько хлопот с этими трупами… Впрочем, хорошего помаленьку: пора было закругляться с потехой и настраиваться на серьезный лад. Делу время, а потехе час!

Полоз пнул небольшую скамейку под ноги очередного нападающего. Дебелый парень запнулся на бегу и упал лицом прямо на подставленное колено, аккурат самой переносицей воткнулся. Запачкал, негодяй эдакий, своею кровью новые сапоги! Серый участливо подхватил озорника левой рукой за соломенные волосы и, развернув лицом в сторону артельного стола, закричал как можно более страшным голосом:

— Что, мерзавцы, крови хотите? Будет вам кровь — смотрите! А, может быть, еще и городскую стражу пригласим на кровавую пирушку? А? Пусть повеселятся вместе с нами! То-то будет вам потеха!

С этими словами он схватил со стола кувшин вина и с силой разбил его о прыщавый лоб застывшего в напряжении молодца. Красные брызги — то ли вина, то ли крови — вперемешку с глиняными осколками разлетелись по всей таверне и густо залепили все лицо и рубаху незадачливого артельщика, забрызгав всех стоящих рядом.

Трактирный люд испуганно охнул, сразу же утратив всякий задор и кураж, а некоторые так сразу вспомнили о своих семьях и срочных делах, не терпящих отлагательств. Ведь одно дело — почесать кулаки, других посмотреть, себя показать да опосля махача за доброй чаркой замириться, вспоминая с легкой улыбкой на разбитых устах недавнюю свару, и уж совсем другое — это кровавое хладнокровное членовредительство или жестокое расчетливое смертоубийство. Вот и поостыли мастеровые да вчерашние оратаи, не привыкшие к мертвечине, к тошнотворному сладостному запаху крови да холодной ярости сражений.

— Господин, не надо городской стражи! Сами управимся, — услышал Серый спокойный голос хозяина таверны за своей спиной. — Вы не беспокойтесь, уважаемый. Вот, извольте присесть, ваш столик уже готов. Выпейте вина, откушайте фруктов.

Азарт боя схлынул, но кровь еще гуляла по жилам, и в горле у Полоза изрядно пересохло. Он не глядя, залпом выпил предложенный ему бокал и не спеша вернулся в свой уютный уголок. Дюжие слуги быстро убрали все последствия недавней свары, и харчевня вновь наполнилась неспешным шелестом беседы и глухим стуком глиняных кружек. Словно бы ничего и не было.

Тут и принес к нему ящер на своем липком хвосте этого самого купца. Невзрачный подошел бочком, представился, поблагодарил Серого неизвестно за что, посетовал, что его вместе с товаром заперли в порту, заказал кувшин вина. И, как обычно бывает в таких случаях, между скучающими товарищами по несчастью завязался досужий разговор.

Вообще-то Полоз старался избегать новых знакомств и пустопорожних бесед — сказывалось природная осторожность и недоверие ко всему, что движется; да и орденская выучка заставляла всегда и со всеми держать себя настороже. Но этот новый знакомец смог как-то сразу расположить к себе старого вояку и сумел втереться к нему в доверие. К тому же, он ни о чем не расспрашивал, а только сам все болтал без умолку. Серый в предвкушении длинных и скучных рассуждений о товарообороте, ценах и видах на прибыль поначалу даже заскучал и уже совсем, было, приготовился, сославшись на неотложные дела, ретироваться при первой же подходящей возможности, как вдруг пустопорожний разговор неожиданно повернулся в интересное для него русло.

До этого момента воевода просто сидел, пил дармовое вино и слушал мягкий и какой-то по-особому певучий голос рассказчика, скучая в ожидании паузы в бесконечном монологе словоохотливого купца. Но собеседник, вопреки всем ожиданиям Полоза, повел разговор не о товарах и прибылях, а о тех местах, в которых ему приходилось бывать по своим торговым делам, о народах, населяющих эти земли, об их обычаях и нравах. А поскольку торговлю свою он, как выяснилось, вел в основном с Беловодьем, то и сказки его были об этих Змеем забытых краях. Когда-то давным-давно Полоз готовился идти походом на эти края, и поэтому при первом же упоминании о Белой горе он весь сразу же собрался, протрезвел и обратился в слух.

И, чтобы не сидеть безмолвным истуканом и хоть как-то поддержать беседу с новым знакомцем, Серый вскользь обмолвился, что, дескать, земли-то там богаты и обильны, да вот только пути туда прямоезжего нет, а кругом, через имперские земли, — слишком долго, затратно и хлопотно. За морем и телушка — медная полушка, да перевоз золотой империал. И вот тут-то собеседник его и ошеломил:

— Как же, — говорит, — не быть прямому пути в Беловодье, если я сам уже давно этим самым путем хожу?

И карту, забери его Змей, показал, и срисовать ее позволил (за немалые, кстати, деньги!), и все дорожные приметы и вешки в подробности описал, ведя свой рассказ при этом так, как будто бы знал, что Серый уже давно и безуспешно разыскивает этот самый путь. Не для забавы какой разыскивает или своей прихоти ради, и уж конечно не для личной славы или обогащения — нет! Имеется у него давняя заветная мечта — организовать великий поход на Восток, дабы просветить светом истины местных варваров и подвести их, недостойных, под отеческую руку великого Змеиного Братства, дабы отринули они свои глупые суеверия и зажили в мире и довольстве, сыто и счастливо в мягких объятиях колец Мирового Змея. С этой благочестивой мыслию Серый Полоз и провалился в тяжелый хмельной сон.

А на утренней заре его, еще похмельного, безжалостно выдернул из теплого спальника посыльный от Великого Полоза. А как выдернул, так сразу же вручил воеводе пергамент с приказом, заверенным множеством грозных подписей и печатей. Из послания этого следовало, что ему, Серому Полозу, предписано препроводить этого самого гонца на осенний Змеиный Клуб, дабы тот смог самолично и изустно изложить сему почтенному собранию послание от главы Ордена. Дескать, дело касается Великого Исхода, а посему не терпит отлагательств и должно быть незамедлительно рассмотрено Советом Ордена, невзирая ни на какие немощи Великого Полоза. Важность же сообщения такова, что «оно не может быть доверено бумаге, а может быть передано только изустно».

Личность посыльного никаких сомнений не вызывала, к тому же, полностью исключала вероятность какого-либо подлога. Ведь когда-то давным-давно Серый Полоз сам нашел этого вьюношу, тогда еще болезного доходягу, в глухой, Змеем забытой болотной деревушке. Он же тогда провел обряд и самолично принял его в орден, а затем уже целых семь лет наставлял мальца на Пути Воина. Серый лично присутствовал на его посвящении, и по его протекции оный послушник стал келейником самого Верховного. Тогда, помнится, у него еще не было имени, а только номер, но сейчас он назвался Амфибием. Впрочем, просил в личном общении его так не называть. Ну и как тогда, спрашивается, к нему обращаться? Обнялись, посидели, подумали, вспомнили былое и сошлись на его детском, еще семейном имени Лютик.

Сразу же вышли в путь. А чего было дожидаться-то? Погода хорошая, ветер попутный, команда в сборе, времени с запасом — полный вперед!

Дальше все пошло своим чередом. Очень хорошо пошло: казалось бы — живи, радуйся, да дело делай, но не было покоя Серому Полозу. Никак не шел у него из головы тот самый разговор с говорливым купцом о загадочном Беловодье. Ведь вот же она — река Белая, плещется себе всего-то в метре под ногами. Расстояние от ранее намеченного в маршрутном плане поворота на запад до речки, указанной на карте, — всего три седмицы хорошего хода! Даже если он и не отыщет той реки на указанном месте или не сможет войти в ее устье, то даже тогда, чтобы вернуться назад, на прежний маршрут, и уложиться в отпущенный срок, времени у него будет более чем достаточно. И главное — никакого риска не было: места вокруг спокойные. По правому берегу Белой — так и вовсе тишь да гладь, даже зверолюди — и те не водятся, не говоря уже о ком-то более опасном. Клан Волка, что искони верховодил в этих краях, так и не смог оправиться после Великой Битвы Народов и давно уже канул в небытие. Оставалось, правда, некое Речное Братство, о котором столько говорят в последнее время… Ну так это ведь и вовсе никчемный народец! Обычная шайка разбойников — гроза селян и трусливых купцов. Боевой корабль такому сброду не по зубам: обойдут за сотню гребков, да и мир у нас с ними. Какого ящера еще опасаться?

Эти мысли не оставляли Полоза в покое ни днем, ни ночью. Они жужжали в его голове, как рой рассерженных ос, не давая воеводе никакого роздыха, пока наконец-то не подвигли его на принятие решения. Да и как тут, скажите на милость, устоять, если на кону — дело всей твоей жизни? И поэтому когда «Серый дракон» подошел к столице Речного Братства — Вольному городу, Серый Полоз отменил заход на волок и направил снеккар дальше — вверх по реке Белой, положив тем самым начало длинной череде событий, последствия которых не только изменили всю последующую историю Белогорья, но и оказали огромное влияние на судьбы многих людей и народов всего послепотопного мира.

И опять все пошло на удивление тихо и гладко. Попутный ветер раздувал парус, погода стояла теплая и ясная, население настроено доброжелательно, все вокруг было спокойно и благостно. Даже несмотря на возникшие было опасения и сомнения в подлинности карты, безымянная речка, помеченная на пергаменте, нашлась быстро и точно в указанном месте. И устье у нее было хорошее — чистое, песчаное, без топляка. Берега, правда, обрывистые и болотистые, но что с того?

Все земли, лежащие на запад от реки Белой, представляли собой край сплошных топей и болот, перемежаемых лесами, речками, озерами и пустошами. Главное было в том, что короткий путь существует! Осталось только пройти по нему и выбрать место для постройки первой крепости. А там!.. Великий поход на Восток наконец-то начинал обретать реальные очертания и претворяться из очень завлекательной, но смутной идеи в ясный план конкретных действий.

У Серого Полоза даже захватило дух от восторга при виде открывающихся возможностей. Воистину, Великий Змей опять обратил на него свой благосклонный взор!

«Серый дракон», убрав парус, осторожно, на веслах закрался в устье безымянной речушки. «Надо бы дать ей имя, — рассеянно подумал Полоз, с подозрением озирая крутые, поросшие густым лесом берега. — А ведь очень даже подходящее место для засады. Будь здесь сейчас вражеские стрелки, то мы были бы у них точно как на ладони, а нам стрелять вверх было бы совсем несподручно… Надо бы высадить на берег следопытов: пусть разведают обстановку и заодно присмотрят место под будущее городище». Но никакого вражеского присутствия не наблюдалось, все вокруг было по-прежнему тихо и безмятежно.

Серый Полоз был опытным воином. Он не раз водил боевые дружины в сражения и никогда (ну, почти никогда) не проигрывал своих битв. И не в последнюю очередь ему способствовало в этом его особое, никогда не изменявшее чутье на опасность. Вот и сейчас он мог бы поклясться на чем угодно, что ничто вокруг не указывало на засаду: птички и прочая лесная живность вели себя спокойно — так, как и должно было быть в этих безлюдных краях. На глазах у всего отряда чета оленей спокойно вышла на мелководье к водопою и ушла только после того, как они подплыли к ней на бросок копья. И все-таки, повинуясь скорее тому самому внутреннему чутью (тому самому, которое никогда его не подводило), чем голосу рассудка, Серый отдал приказ: всем воинам надеть шлемы, лучникам натянуть тетивы и разобрать колчаны, а одному из телохранителей-ящеров — занять место подле гонца, «от всякой на море случайности». И, как показали последующие события, опасения воеводы оказались ненапрасными, а все приготовления — вовсе не лишними.

Вдруг (интересно, почему любое нападение, даже если ты к нему заранее подготовился, всегда случается неожиданно?) одновременно, словно по команде, оба берега безымянной речушки взорвались истошным визгом, воем и воплями. В воздухе сразу потемнело, точно в сумерки.: стрелы, камни, копья, какие-то дубины и палки нескончаемой грязной лавиной обрушились на «Серого дракона», завалив всю его палубу кучами вонючего хлама.

— Засада! Зверолюды!

Несмотря на то что стрелы и копья дикарей были с каменными и костяными наконечниками, убойная сила этого оружия состояла не в его пробивной способности, а в той мерзкой ядовитой дряни, которой эти грязные животные имели обыкновение его марать. Глубокая царапина, нанесенная осколком такого кремня или кости, если ее вовремя не обработать, могла стать смертельной, а уж заживали такие раны втрое дольше, чем обычные. Но от щитов, шлемов и доспехов этот хлам отскакивал, как капли дождя от вощеной кожи, и никакого ущерба не причинял, а вот камень, выпущенный умелой рукой из пращи, мог и шлем помять, и кости поломать, и глаз выбить.

Если нападавшие и рассчитывали своей внезапной атакой ошеломить или испугать корабельную дружину, то их ожидало сильное разочарование, ибо на веслах снеккара сидели не сопливые новобранцы, еще толком не оторвавшиеся от материнской юбки, а видавшие и не такие виды, закаленные в боях и прошедшие огонь и воду матерые ветераны. Что таким боевым змеям какие-то зверолюды?

— Добро пожаловать, господа воины! Сезон охоты на двуногую дичь открылся!

Прозвучал сигнал боевой трубы:

— Табань!

Гребцы, откидывая корпус назад, занесли лопасти в горизонтальном положении к корме до отказа, затем развернули их на себя и, опустив в воду, начали грести в обратную сторону. И прежде, чем на корабль обрушился новый шквал палок и камней, «Серый дракон» уже, как на крыльях, выскочил из коварной ловушки на просторы Белой реки. А там, не сбавляя хода, развернулся и стрелой вылетел на стрежень. Вслед неслись яростный вой, вопли и улюлюканье. Но кого, в самом деле, волнует грозное мычание обиженной коровы или злорадное блеянье рассерженной овцы?

Их корабль никто не преследовал: зверолюды всегда чувствовали себя на воде неуверенно, и поэтому, отыскав подходящий для стоянки остров, воины сразу же причалили к нему и встали лагерем. Серьезных ранений ни у кого не случилось (небольшие ушибы да царапины не в счет), так что помощь Полоза никому не потребовалась — ветераны! Каждый сам, без приказа и подсказки, отлично знал и делал все, что нужно было сделать, оказавшись в подобной ситуации.

Лютик тоже получил небольшую резаную рану. У него не было своего шлема, а из загашника взять не удосужился, и поэтому стрела с костяным наконечником смогла поразить гонца Великого Полоза прямо в лоб. Почувствовав удар, он (как учили!) повернул голову вслед по направлению удара. Наконечник, выточенный из лосиного рога, только скользнул — самую малость — по лобной кости, оставив глубокую царапину. А сама тростниковая стрела, попав в железный доспех ящера, обломилась возле самого черешка и накрепко застряла между чешуйками пластин. В общем, крови много, а рана пустяковая. Попади стрела Лютику в глаз, и тогда все могло бы быть гораздо хуже. Серый Полоз еще, помнится, пошутил: «Кровь ран и грязь странствий — вот украшения настоящего воина!» Все дружно рассмеялись, напряжение спало, и отряд принялся обустраивать привал на облюбованном острове. Сноровисто разбили лагерь, выставили охранение, повечеряли и отправились «на боковую» — утро вечера мудренее!

Еще долго в лагере не стихали соленые шутки и смех — все корабельщики пребывали в приподнятом настроении, и ведь было с чего: все живы, снеккар цел, новый прямой путь в Белогорье найден, к тому же, воевода на радостях обещал наградные — каждому по серебряной монете. Так что теперь домой, к друзьям и подругам — тратить премиальные выплаты!

Серый Полоз также ликовал вместе со своими людьми, но молча, внешне ничем не выдавая своего настроения, ибо не пристало змею его уровня и положения плясать и прыгать, подобно мальчишке. А плясать-то ой как хотелось! И чтобы немного успокоиться, Полоз тихо вышел из лагеря. Немного удалившись от шума, он дал себе установку думать только о предстоящем походе и, прокрутив, наверное, уже в сотый раз в своей голове весь предстоящий маршрут, закутался в походный плащ с благим намерением забыться сном победителя в отеческих кольцах Великого Змея.

Вот только сначала — по практике, привитой ему сызмальства, еще со времен его жизни в питомнике Змеиного Братства, — ему нужно было поставить себе задачу на ночь: задать сновидение. Все, как и всегда: рутина — прочувствовать момент перехода от бодрствования ко сну и четко, одной фразой сформулировать свое намерение либо просто поставить вопрос «А что именно я хочу увидеть?», а затем поместить себя внутрь этой ситуации. Здесь главным условием было то, чтобы никто в это время не отвлек его внимание и не помешал бы спокойно перейти ту самую тонкую грань между бодрствованием и сном. Конечно же, удерживая при этом полную осознанность всего происходящего.

Верный телохранитель растворился где-то поблизости, в прибрежных кустах, и затих, будто его и не было. «Интересно, — подумалось Полозу, — а спят ли яши вообще? Ну должны же они спать хотя бы когда-нибудь? Как их там обучают?» За все долгие годы, что он провел в их шелестящей тени, он никогда не видел ящеров без доспехов (ну, может быть, пару раз без шлемов), не говоря уже о том, чтобы встретить их без оружия. Он никогда не видел и даже знать не знает о том, как и что они едят. Даже не представляет себе, едят ли они вообще… Он настолько привык к тому, что за его спиной всегда маячит грозная, одетая с ног до головы в железо фигура хотя бы одного из них, настолько свыкся с металлическим шелестом чешуи их доспехов, что воспринимал все это как нечто естественное, само собой разумеющееся. Как ветер, например, или как звезды. А вот у Великого Полоза нет телохранителей…

Стоп! Не с такими мыслями он собирался уйти в сновидение! Вот о чем ему самое время поразмыслить: вот он, Серый Полоз, глава половины освоенных земель Восточного Приболотья — огромного пространства в разы больше и богаче иных так называемых северных королевств! Под его началом служат пятьсот воинов, и примерно пять тысяч ополченцев «от дыма» и военнообязанных он может призвать под знамена Братства в случае надобности. И он знает и помнит их всех и каждого в лицо, а ополченцев так и вовсе называет по именам и родам. И за все годы своего служения ордену он ни разу не ошибся, ни разу не перепутал или, упаси Змей, не забыл чье-то имя или родовое прозвище. Никогда! А вот имени того торговца, что дал ему срисовать карту, не помнит… Ни имени его не помнит, ни лица, ни даже одежды — ничегошеньки! Как будто ящер языком слизнул! Как такое могло случиться?..

Он уловил мысль, придал ей образ и уже совсем было вошел в состояние осознанного сновидения, но… до конца погрузиться в сотворенный сон ему все же не дали.

Тревога голосом Мастера ужей прошептала Полозу в самое ухо: «Господин, проснись! Беда!» — и сон слетел с него большой испуганной птицей, а походный плащ слетел еще раньше. И когда Серый проснулся окончательно, то уже стоял на ногах с обнаженным мечом в руке. За его спиной изготовился к бою ящер, но в береговом лагере все было по-прежнему тихо и спокойно. А где тогда может быть неспокойно? Вперед, к снеккару! Мастер ужей не станет попусту тревожить своего господина.

А тревожиться было о чем — это Серый Полоз понял сразу же, как только вступил на палубу своего корабля. Посланник Великого Полоза умирал. Полоз был опытным целителем и поэтому сразу же, как только взглянул на посланца, понял, что это агония, и мальчишку уже не спасти. Лютик почти совсем не дышал, а только хрипел, обессилев в своих попытках сделать хотя бы продых — настолько, что уже был не в состоянии даже блевать. Рана на его лбу воспалилась и сочилась желто-зеленым гноем, а все тело раненого покрылось липким, вонючим потом и непрестанно билось в крупном ознобе. Серые щеки запали, а вокруг рта легли такие же синие тени, какие воевода уже не раз видел на лицах умирающих воинов.

Действовать нужно было быстро и четко. Очищение организма от отравы, лечение, заживление — это все потом, потом! А сейчас… Полоз мягко взял своего ученика за руку, посмотрел в его широко раскрытые глаза и тихо, на выдохе позвал по имени:

— Лютик, ты слышишь меня? Если слышишь, то подай знак: просто посмотри на меня. Хорошо. Молодец. А теперь смотри мне прямо в глаза. Только в глаза! И слушай мой голос. Верь мне и думай только обо мне. Готов? Хорошо. Начали!

Серый зацепил своим взглядом взгляд умирающего, затем осторожно усилил зрительную связь, плавно выдохнул и на вдохе, потянув за собой незримую нить, скользнул на Кромку — в мир вечного сумрака и теней; туда, где время замерло, движение иссякло, а из цветов остались только серый и коричневый…

Они стояли — рука в руке — посреди безбрежной холмистой степи. Лютик был настолько слаб, что даже здесь, в этом мире без движения, напоминал собою тень, колышущуюся на ветру. В серо-коричневатой дали ртутной каплей застыла река безо всяких признаков течения, но с ровными и пологими берегами. Дальше идти Серому Полозу было нельзя — не пришло еще его время. А значит, нужно было поскорее отделаться от мальчишки, пока тот еще не утянул его на самый берег реки, и для этого нужно срочно переключить внимание умирающего с себя на что-то другое.

Полоз не торопясь достал из своей сумы обломок той самой злополучной стрелы, что чуть было не оборвала жизнь его воспитанника, и, медленно освободив свои пальцы, вложил костяной наконечник в руку Лютика, но не убрал кисть, а, наоборот, сильно сжал тонкие пальцы умирающего. Полуживая плоть дернулась от боли, и…

Серый Полоз вновь очутился на берегу безымянного острова посреди реки Белой, рядом с почти бездыханным телом своего ученика, а Лютик остался на Кромке, на берегу безымянной неподвижной реки.

Полоз встал с колен, отряхнулся и коротко бросил в темноту ночи:

— Раздеть донага. Тело обмыть. Одежду сжечь. Общее промывание всего тела, желудка и кишечника, кровопускание. Обильное питье, отвар теплый и соленый. Поить насильно. Отвечаете головой. Меня не тревожить.

Он знал, что будет услышан и что ему можно хотя бы на какое-то время забыть о теле посланника Великого Полоза. Но как быть и что делать дальше? Больше на Кромку Серый не пойдет — для него это будет верная смерть. А в таком, как сейчас, полумертвом-полуживом состоянии Лютик сможет пробыть не более трех дней и ночей. А что дальше? А дальше все, конец: осиновый кол в сердце, тело сжечь на костре, пепел развеять по ветру на заре над берегом реки или утопить в болоте.

А что станется с ним, Серым Полозом, и его людьми? Они будут до скончания дней своих гонять по льдинам тюленей и белых медведей, и это еще в лучшем случае… А о том, что может быть в худшем случае, лучше вообще не думать, особенно на ночь глядя. Нет, смерти он давно не боялся — они были с ней хорошие знакомые. Но ведь есть нечто куда как страшнее самой Смерти — такое, что и не снились простецам в их самых жутких ночных кошмарах. В любом случае, первое, что сейчас необходимо было предпринять Серому, — это связаться с Великим Полозом. Незамедлительно! И вот здесь ему, прежде всего, необходимо хорошенечко продумать, как донести до главы ордена сложившееся положение… А все остальное покамест можно и оставить до лучших времен.

Он особенно любил это время — предрассветные сумерки. Вроде бы уже и не ночь, но еще и не утро — целое мгновение безвременья, трещины между мирами! Лучшее время для загадок, желаний, духов и нечистой силы, приходящей с Кромки поглазеть на мир людей. Эти силы много чего могут и ведают, нужно только знать, как и о чем их спросить или что пожелать, да не зевать, а то не успеешь и глазом моргнуть, как затащит тебя нежить в свой сырой и холодный мир.

Серый выбрал подходящее место с восточной стороны островка на небольшом песчаном пляже у самой кромки воды. Он сел, поджав под себя ноги и выпрямив спину, лицом в сторону полной луны, но взгляд свой направил не на ночное светило, а на лунную дорожку, струящуюся серебром по черной глади воды. «В безвременье, на ничейной земле бездорожья, тебе откроется Перекресток миров. Там, укоренившись в безмолвии, узри отражение отраженного света».

Он мягко и длинно выдохнул, освобождая свою внутреннюю змею, дремлющую в основании позвоночника. Она мягко развернула свои кольца (как же точно братья из далекой Вендии назвали ее Кундалини — «свернутая кольцами»!) и ледяной искрой заскользила по становому хребту прямо в темя. Наконец, вспыхнула в голове, придав мыслям яркость и контрастность, протекла дальше сквозь глаза, пока, наконец-то, не заскользила свободно по серебряной лунной дорожке. «Ищи Великого Полоза, — приказал он ей. — Найди его как можно скорее и передай Владыке, что Серый Полоз нуждается в его наставлении».

На этот раз отклик от главы Ордена последовал незамедлительно, едва ли даже не ранее, чем Серый Полоз окончательно оформил свой посыл: «Я здесь, мой Ученик. Что тебе надобно?»

Серый обреченно вздохнул и начал последовательно, от рассвета до рассвета мысленно вспоминать все события минувших дней, стараясь не пропустить ни одной, даже самой, как могло показаться, маловажной и незначительной детали из всего произошедшего намедни с ним и «Серым Драконом».

«А скажи-ка мне, воевода, — зазвучал в его голове знакомый свистящий шепот, — как это ты очутился так далеко от первоначально намеченного маршрута? Впрочем, это сейчас не важно. Потом, при встрече расскажешь, что занесло тебя так далеко в земли невров. Твое безрассудство поставило под угрозу дело, значимость которого для нашего Братства ты даже не можешь себе вообразить! Впрочем, это тебя в какой-то мере и оправдывает, хотя вины, конечно же, не снимает. Внемли же и помни, всегда помни о том, что если ты провалишь полученное задание, то даже я не смогу защитить тебя от гнева тех, кто его замыслил.

А теперь слушай меня очень внимательно. Я вижу тебя и знаю, где ты сейчас находишься. Все еще можно исправить. Незамедлительно взойди на свой корабль и плыви на север, вверх по Белой Реке. День и ночь плыви без остановок, греби, что есть мочи, и к началу третьего дня увидишь Черный Утес. Поднимись на его вершину, и там тебя будет ждать тот, кто развяжет твой узел. Меня больше не ищи, я сам тебя найду».

И вот он в указанном месте. Нужно только сделать первый шаг по лестнице, ведущей вверх. Чего же он ждет? Зачем тянет время, обманывая себя, что, дескать, в запасе еще целый день и половина ночи, а значит, можно (и даже нужно) отдохнуть, повременить, не торопиться? Что с ним происходит, чего он так боится? Может быть, внутренний голос снова пытается ему что-то сказать? Или просто сказывается дорожная усталость? Позади молча скрипят железом доспехов телохранители-ящеры, шепотом суетится верная дружина, а впереди — путь на вершину утеса по древней, наверное, еще допотопной лестнице. И ему никак не избежать этого восхождения и не свернуть с выбранного пути…

Серый Полоз вздохнул, оперся на древко копья и поставил ногу на первую гранитную ступень.